– Нет, правда, хорошее название, – похвалила я.

Макс поправил ремень гитары, Кирилл нехотя слез с колонки, а Матвей с ухмылкой крутанул барабанные палочки в руках, затем звонко ударил ими друг о друга.

– Ну что, раскачаем эту дыру? – с улыбкой сказал Макс, откидывая волосы и бросая взгляд на остальных.

И началось.

Музыка буквально взорвалась в воздухе – рваная, громкая, живая. Гитара взвизгнула первой, будто порвала тишину на куски. За ней вкатился тяжёлый бас, пробирающий до костей, а барабаны – гулкие, уверенные – били прямо в грудную клетку, будто отбивали пульс этого места. Голос Димы ворвался неуверенно, с хрипотцой, но быстро набрал силу, словно цеплялся за слова, вытаскивая из них то, что застревало в горле – злость, тоску, надежду. Он не пел – он жил в каждой строчке.

Макс двигался с гитарой так, будто это была часть его тела. Он то резко мотал головой, отбрасывая волосы с лица, то вскидывал взгляд в потолок, ловя звук, будто разговаривая с ним напрямую. Матвей бил барабанными палочками, как в последний раз – с такой отточенной яростью. Каждым ударом он будто выплёскивал всё, что держал в себе. А Кирилл стоял, почти неподвижный, но из баса вырастал какой-то тёмный, вязкий ритм, держал всё вместе.

Дима сжимал микрофон обеими руками. Его глаза были прикрыты, голос чуть срывался.

Я замерла. Не могла отвести глаз. Звук проходил сквозь меня, как ток. По коже побежали мурашки, волосы вставали дыбом.

Всё это было… обалденно.

Песня закончилась резко, будто оборвавшись на самом интересном месте. Повисла короткая пауза.

– Ну как? – выдохнул Дима, глядя на меня с надеждой.

Я тут же зааплодировала, не сдерживая восторг:

– Это очень круто!

Ребята переглянулись и усмехнулись, а напряжение, которое висело в воздухе, словно мигом растворилось.

– Давайте следующую, – решительно сказал Дима. Теперь в его голосе звучала уверенность.

Гитара заиграла тише, бас затаился низким гулом, а барабаны отбивали ровный, размеренный ритм. Я чуть наклонила голову. Мелодия казалась знакомой, но я никак не могла вспомнить, где её слышала.

А потом Дима запел.

Лиричная, пронзительная песня о любви, одиночестве, о желании быть услышанным. Я затаила дыхание, вслушиваясь в слова, в голос, который вдруг стал мягче, теплее… И в какой-то момент Дима взглянул прямо на меня. Глаза в глаза.

На мгновение показалось, что он поёт именно мне.

По спине пробежали мурашки.

Последняя нота растворилась в воздухе. Я уже стояла, даже не заметив, когда поднялась.

– Это… потрясающе, – выдохнула я.

Парни, переглянувшись, улыбнулись.

В углу потрескивал усилитель, остывая после накала звука. Я всё ещё чувствовала вибрации в груди, но музыканты, похоже, уже переключились в режим обсуждения.

– Бас в куплете сдулся, – первым заговорил Макс, скрестив руки. – Ты специально играл тише или просто стесняешься?

– Да не тише я! Это ты опять ручку выкрутил до упора, – огрызнулся Кира, пощёлкав струнами. – Говорил же, убавь!

– Я нормально играл! – возмутился Максим. – Просто у тебя атака слабая.

– Да у меня атака нормальная! Это твой перегруз – каша.

– Это называется – стиль!

– Это называется – «не слышно бас»!

– Ну конечно, классика! Гитарист всегда виноват!

– Да успокойтесь вы, – перебил их Матвей, откидываясь на стуле. – Проблема не в вас двоих. Мы с Диманом чуть размазались в середине.

Дима, который до этого молчал, резко поднял голову:

– «Мы»? Да ты там такой разгон дал, что я еле успевал!

– Так подстраивайся под меня, не?

– Ага, а ты пробовал слушать меня?

– Э-э-э, вообще-то вся группа слушает барабанщика, а не наоборот, гений.

Я хихикнула, слушая их разбор полётов. Дима бросил на меня быстрый взгляд и улыбнулся.