– Че ты как маленький? – спросил он, улыбаясь. – Сядь в машину-то на минутку… Сядь, сядь. Хотели бы тебя пришить – пришили бы уже.

Он открыл дверь и подвинулся в глубь салона.

«Сядешь в салон – будешь дурак, – подумал я. – Не сядешь – подумают, что трус, посмеются».

Естественно, сел.

– Отъедь, – сказал Буц водителю. – Чего мы на дороге…

Рядом с водителем сидел еще один, лица его я, естественно, не видел, только затылок, плечо, небритую шею.

«Ну, все», – подумал я, вдохнув и выдохнув через нос.

…хотя дверь была рядом – можно выпрыгнуть. Выпрыгнуть? Или покататься еще?

Я покрутил головой, за нами пристроилась вишневая «девятка», куда уселись эти трое, тормознувшие меня. Эта «девятка» – она ж стояла возле моего дома, когда я выходил! Я там все машины знаю, поэтому обратил внимание…

Иномарка проехала сто метров и встала возле Гланькиного дома.

– Был тут? – спросил Буц.

– Где, в «Универсаме»? – спросил я, улыбаясь.

Гланькин дом соседствовал с магазином.

Улыбка у меня получилась совсем натуральная.

Буц облизнул губы и замолчал, скучно и устало глядя куда-то в окно.

Я тоже с удовольствием помолчал. Когда говорил – все опасался как бы зубы не лязгнули или голос не сорвался.

– Не у тебя Аглая? – спросил он еще раз.

Я цыкнул воздухом между передних зубов и скривил еще одну усмешку в ответ. Сказать «не у меня» – похоже на оправдание. Сказать «у меня» – зачем? чего нарываться-то?

– Я так и знал, что не у тебя, – подумал вслух Буц. – Хули ей с мусорком делать… Если только в совок собрать, – здесь Буц захихикал, довольный своей шуткой, и на бритом затылке водителя обнаружилась довольная жировая морщина: улыбался он, запрокидывая башку, всем небритым своим лицом – но получалось, что и затылком тоже.

– Тебе чего надо-то? – спросил я Буца. – Покатать меня решил?

– Чего ты, девочка, тебя катать? – спросил он.

«Два – ноль в его пользу», – подумал я и тут же, как будто это он у меня в машине, а не я у него, на два тона выше, раздельно произнеся каждое слово, поинтересовался:

– Хули ты борзеешь?

Стало тихо, как будто кто-то выключил внутри салона звук. Снаружи ходят люди, шелестят троллейбусы, хлопают подъездные двери – а тут глубоководный покой. Того и гляди редкая узкая рыба беззвучно проплывет у лица.

Сидевший на переднем сиденье начал медленно, с ужасным скрипом кожаных сидений, поворачиваться в мою сторону, и я, наконец, увидел его скулу, нос и один побелевший от бешенства глаз…

– А вот скажи, – поинтересовался Буц, и тон у него был такой, что сидевший впереди сначала застыл на секунду, а потом вернулся в исходное положенье, – …отчего вы в форме такие страшные… а без формы – я тебя даже разглядеть не могу?

Ответ мне придумывать не пришлось, потому что к машине спешно подошел какой-то тип. Сидевший впереди сразу выскочил на улицу, уступив этому типу место.

– Здравствуй, Буц, – сказал тип, усевшись. Голос типа звучал, словно он набил рот газетой, прожевал ее, но не выплюнул и не проглотил, а так и сидел с этим мерзотным и кислым жевком у щеки.

Тип обернулся к нам. Губы его были отвратительны и огромны.

«Может, капот случайно упал на лицо», – пошутил я сам для себя.

Кто это так ему зарядил, интересно. Лыков, поди.

– Посмотри на мальчика, – сказал Буц.

Тип посмотрел на меня. Глаз у него тоже почти не наблюдалось – то ли и тут Лыков постарался, то ли от рождения такая беда, – ковырнули раз под бычьей бровкой гвоздиком, ковырнули под другой, и ходи, парень. Главное, не щурься, а то упадешь в темноте.

– Этого не было, – сказал тип, широко раскрывая губы: «Этаа не ыло!»

– Очкарик сказал, что он вас один уделал, – сказал Буц.