– Перед кухаркой похвастаетесь.

– Это половиной-то утки? Да кухарка в заход захохочет. Берите, берите.

– Право, мне совестно.

– Берите, говорю вам.

Охотник, одетый тирольским стрелком, пожал плечами и сказал:

– Ну, спасибо, коли так. Только мне, право, совестно.

– Что за совесть! Конечно, одной утки мало на жаркое – ну, прикупите другую. Наверное, уж у егеря есть на леднике.

– Знаете, я этого никогда не делаю, чтобы покупать дичь на охоте и потом выдавать ее за свою добычу.

– Да ведь мало одной-то утки. У вас велика ли семья?

– Сам-шесть за стол садимся.

– Ну, вот видите. Что тут есть!

– Цыплят кухарка прикупит. Кто цыпленка возьмет, кто утки…

Охотник, одетый тирольским стрелком, взял утку и привесил ее к своему ягдташу. Видна уже была охотничья изба. На бревнах около охотничьей избы сидели пять-шесть баб и девок и тонкими голосами пели песню. Против баб и девок стоял рыжебородый человек, без шапки, в охотничьих сапогах, с бутылкой пива в одной руке и стаканом в другой, и покачивался на ногах.

– Кто это такой? Что это за пение? – спросил доктор.

– Да купец куролесит, – отвечал охотник, одетый тирольским стрелком. – Приехал еще третьего дня на охоту, запьянствовал, ни в лес, ни на болото не идет, шляется по деревне, поит мужиков и баб. Егерь рассказывает, сегодня с раннего утра начал… Перестрелял на деревне несколько кур… И вот до сих пор…

Купец увидал охотников и бросился к ним.

– А! Голубчики! Наши охотнички! Ну, что? Много ли настреляли? – воскликнул он. – А я эво каких пять лебедей подстрелил!

Купец указал на баб, сидящих на бревнах.

– Утку подстрелили? – кивнул он на утку, висящую у ягдташа. – Это на двоих-то да одну утку? Ну, моя добыча лучше. Вон мои покойнички лежат. Раз, два, три, четыре. Четыре птичьих души загубил.

Невдалеке от бревен лежали четыре застреленные курицы.

– Четыре птичьих души… Право… Да что тут по болотам-то да по лесам ноги ломать! Я на деревне дичину нашел… – продолжал купец. – Голубчики! Пивца по стаканчику?.. – предлагал он. – С устатку-то хорошо.

– Нет, спасибо. Мы еще не обедали. Мы обедать будем, – отвечал доктор.

– Да перед обедом-то кишочки прополоскать и чудесно.

Охотники прошли в охотничью избу. Их встретил старик-егерь Холоднов.

– А я уж вас заждался, ваша милость. И грибы, и яиц для яичницы вам заготовил. С добычей ли? Всего одну уточку порешили?

– Нет дичи… Никакой дичи нет… – отвечал охотник, одетый тирольским стрелком.

– Я ведь докладывал вашей милости, что у нас по понедельникам охотиться нельзя. По воскресеньям очень много народу наезжает по болотам и лесам шляться – ну, вся дичь и распугана. Вон вроде нашего купца охотничек приедет и пойдет по лесу бродить, так такой не только что дичь, а и медведей распугает. Жарить грибы и яичницу?

– Да, да… Да и сосиски мои сваришь. Также подашь мою ветчину.

Охотники начали раздеваться. Комната в избе была уставлена по стенам старыми мягкими диванами. На одном из диванов лежал вниз лицом плешивый человек в кожаной куртке и спал. При входе их он пробудился, сел на диван и, почесываясь и позевывая, смотрел на них заспанными глазами. Наконец он пришел в себя и произнес:

– Доброго здоровья… С охоты? Ну что, счастливо ли?

– Плохо… – отвечал доктор. – Нет дичи, совсем нет дичи. Птица словно вся вымерла. Вон одну утку подстрелили.

– Что одна утка! Обидно и домой-то везти. Нет, я сегодня много бы убил, я встал на заре, дичь попадалась, но удивительное несчастие. Вижу, что утки… подхожу к болоту – ястребы носятся. Ну, разумеется, утки сейчас врассыпную, в осоку прятаться. А в траве как же их стрелять? Да так раз пять. Хотел ястреба подстрелить – высоко. Ведь вниз-то, подлец, не спускается, а только с высоты уток пугает. Плюнул я и отправился в лес на тетеревей.