За стеклом журналисты стремительно записывали происходящее, их руки метались по блокнотам, а диктофоны и камеры фиксировали каждое слово и движение.

Элизабет, сохраняя профессиональную сдержанность, выступила вперёд, чтобы объяснить процесс:

– Нам удалось этого добиться благодаря сочетанию ряда биотехнологий и уникальных методов.

Она подняла руку, показывая три пальца, и начала объяснять:

– Во-первых, это инъекции стволовых клеток. Они способны дифференцироваться и восстанавливать повреждённые ткани, включая мозговую. Во-вторых, инъекции пептидов, разработанных нашей головной фирмой Bioquark. Эти препараты стимулируют нейрогенез – процесс образования новых нейронов – и способствуют регенерации повреждённых участков мозга. В-третьих, терапия с использованием лазерной стимуляции и транскраниальной магнитной стимуляции, или TMS. Эти методы активируют уцелевшие клетки мозга и помогают восстановить нейронные связи.

Журналисты жадно записывали каждое слово. Элизабет, немного наклонив голову, добавила: «Все химические свойства наших препаратов – коммерческая тайна. Мы пока не можем раскрыть их состав. Мы вложили в исследования более 450 миллионов швейцарских франков, поэтому понимаете, что это серьёзный проект.»

Журналист Дональд Транк из 24 Minuten, мужчина средних лет с чуть седыми волосами и строгим выражением лица, поднял руку:

– Ваш проект не вызывает этические вопросы? Ведь эксперименты на пациентах, признанных умершими, могут вызвать бурю критики со стороны медицинского сообщества. Пациенты, находящиеся в состоянии смерти мозга, юридически считаются умершими, и попытка вернуть их к жизни воспринимается как морально и этически сомнительная.

Он помедлил, затем продолжил:

– На сегодняшний день нет убедительных доказательств того, что человеческий мозг способен восстановиться после полной гибели, особенно если она длилась долгое время. Даже при всех успехах в нейрорегенерации и клеточной терапии пока не существует подтверждённых методов, способных вернуть мозг к жизни.

Элизабет посмотрела на него с лёгкой улыбкой, которая сочетала в себе уверенность и терпение: «Вы задаёте вопросы, на которые мы ответим постепенно. Да, не сразу мы получили разрешения от Департамента здравоохранения. Но мы добились, чтобы исследования продолжались, потому что это важно.»

Она немного наклонилась к журналистам, её голос стал серьёзным: «Ведь рано или поздно кто-то другой будет заниматься этим. И тогда он обгонит нас. Выгоды от такого проекта слишком велики, чтобы просто игнорировать это направление.»

Её слова повисли в воздухе, создавая напряжённую паузу. Марк, всё ещё сидя на столе, попытался поднять руку, которая дрожала, но уже начинала обретать силу. Это движение стало самым убедительным аргументом.

Маргарет Рэччел, ассистентка с мягкими чертами лица и карими глазами, склонилась над Марком, который всё ещё сидел на краю стола, пытаясь прийти в себя. Она тихо спросила: «Марк, как вы себя чувствуете?»

Он взглянул на неё, будто видел впервые, словно пытался собрать свои мысли. После паузы он медленно произнёс:»

– Не знаю… Так где я? Что со мной было? Вы не ответили…

Маргарет внимательно посмотрела на него и ответила: «Вы были мертвы, Марк. Мертвы две недели».

Мужчина ошеломлённо уставился на неё.

– Мёртв?.. Хотя, да… я помню удар разряда и… потом… – он замолчал.

– Что было «потом»? – осторожно спросила Маргарет. Марк мотнул головой, избегая её взгляда.

– Я не знаю, как это объяснить. Это… нет… – произнёс он, и его руки невольно дрогнули. Было видно, что он боится говорить дальше, а его эмоции остаются загадкой для окружающих. Его взгляд вдруг задержался на журналистах, которые стояли за стеклом, внимательно наблюдая за происходящим.