–Малыш… Малыш…

Слова застревали на вздохе и не могли сложить достойное речевое помышление, а понимания и не требовалось, всё и так ясно, как день, с которого являлась непростительная жажда – наслаждаться страстью века при тягостном уделе судьбы.

Бежали минуты на восток, бежали и медленно и быстро. А там, там их ласкала вечность. Малыша скрывали от мира, от людей, от их злобы и насмешек. Он рос на затворе неизведанных чувств – в любви, в понимании, не знал ничего, что происходило там, куда тянулась душа, ведь его никогда никому не показывали, стыдились, словно чего-то неестественного и обречённого.

Ортонсольз гулял с Малышом в саду, но разве возможно скрыть, утаить величайший талант, пробудившийся в мальчике по его рождению?! И вот, наконец, настал день, тот самый долгожданный день, могущий изменить все ценности взглядов, когда на свет должен появиться брат Малыша.

–Началось! – Восторженно воскликнул Энтони старший.

Солнце ярко освещало синее небо, прозрачность воздуха освежала не только движение и жертвенность человеческих желаний, она, эта лирическая прозрачность, освежала и само намерение жизни, в которую введены все смертные.

Ветер особенною теплотою ластился ко всему: к земле, к деревьям, к людям! Сама природа ожидала чего-то, волнуясь и наслаждаясь красотою своего образа. Чистота дня отвевала не один покой, а и блаженную радость, разливающуюся с такой сияющей высоты.

Марсэлина не ощущала прежней боли, она, упоенная благодатью Малыша, напевавшего сладостную песнь, готовилась принять дух своего сына, который вот-вот объявит о своём сладостном рождестве. И он родился легко, весьма безболезненно, сверкающая белизна простыней обагрилась лишь кровью, и родившийся человечек возвестил о своём появлении, но это не был ангельский голосок, то был отчаянный крик, напугавший Малыша.

Он замолк, затих, и его дивная песнь оборвалась в момент. Не мог дольше удерживать благостный момент. Да и сам момент провозвестил приток боли. Но никто, никто из присутствующих не обратил на это должного внимания, ведь родился сын! Дивный, красивый, розовощёкий, с золотыми кудрями; чёрные глаза его засверкали, как звёзды в ночном океане неба.

–Ангел! – Воскликнул Энтони, взглянув на желанного сына.

–Ангелочек! – Вторила Марсэлина и совершенно позабыла о Малыше, который тихонько дышал на груди Ортонсольза, не испытывая притом каких-либо дурных намёков. Его душа была лучезарна и покрыта великой любовью к тем, кто окружал его, и кто так нежно заботился о нём.

В эту секунду сердце матери покрылось мраком. Малыш загрустил, потому что мрак коснулся его невольно, отчётливо. Подлая тень проскользнула внутрь, и мальчик застыл в холодности чувства незнакомого, неприятного. Вздрогнул немного, и что-то страшное выползло наружу на детское личико.

–Что с тобой? – Спросил Ортонсольз, обнимая и целуя напуганного Малыша в лобик, но даже и этот щадящий жест не прогнал тучи из души Малыша. – Родился твой братик, такой красив… – И осёкся на полуслове, не осмелившись вымолвить конечный итог.

Малыш посмотрел в глаза с такою недетскою мольбою, и этот взгляд потряс Ортонсольза! Он осознал, что отныне, с открывшейся минуты, судьба Малыша будет совершенно другой. Но разве в силах слуга изменить смысл, нависший приговором?! Сказал только:

–Всё хорошо…

–Да…

Они лобзали святость Иисуса.

–Мяу… Мяу… – А кот почему-то убежал под диван. Забился в самый дальний угол и никак не хотел себя показывать, хотя мальчик звал его и пытался вытащить на волю рая. Но тот, словно заколдованный, сидел там тихонько.

–Иди сюда, шалун! – Позвал Малыш и засмеялся. – Чего испугался? Я с тобой, никто тебя не … Иди, иди ко мне, ну, пожалуйста, вылезай скорее, будем играть… – Мальчик упрашивал своего любимого котика ласковыми речами.