Позднее в тот день позвонила мать Симона, прочитавшая статью о нем. Поначалу он даже не узнал ее голос, поскольку ни разу не разговаривал с ней с тех пор, как уехал из дома. Только посылал пару раз рождественские открыточки – с санями и оленями, без религиозной символики. Голос матери звучал мягко и задушевно, не так резко, как обычно.

– Симон, я хотела поздравить тебя по случаю статьи.

– Спасибо. Что-нибудь еще?

– Я хотела бы, чтобы ты приехал домой, навестил нас…

– Вы по-прежнему члены «Пути Божьего»?

– Конечно же, дорогой Симон. Ведь нельзя отказаться от Бога. Он – сама жизнь и вечность.

– Тогда мне все ясно. Спасибо, что позвонила. А сейчас я должен идти работать.

– Обещаю не уговаривать тебя, когда ты приедешь.

– Вы по-прежнему молитесь за столом?

– Ты ведь прекрасно понимаешь, Симон, что мы должны это делать. Ты не можешь принять нас такими, какие мы есть?

– Нет. После того, что случилось с Даниэлем, не могу.

– Симон, Даниэль на небесах. Несмотря на то что он натворил, я думаю, что Бог принял его в свои объятия.

Симон сбросил звонок. Ему стало тяжело дышать. Подумать только – она до сих пор способна вывести его из равновесия… В голове снова завертелись воспоминания о том страшном вечере, когда из его младшего брата Даниэля собирались изгнать дьявола. Вся его вина заключалась в том, что он влюбился в другого парня. Воспоминания о душераздирающих криках из хлева, когда пастор и так называемые члены совета старейшин хлестали его, призывая Бога и требуя от дьявола покинуть его тело… Горе в глазах Даниэля, когда он на следующий день уехал с хутора…

Через пару часов брат позвонил на мобильный телефон; в его голосе слышались слезы. Он попросил Симона не судить его строго. Тот неверно понял его слова, и каждый раз, когда думал об этом ужасном недоразумении, ему хотелось разбить себе лоб в кровь. Симон ответил Даниэлю, что желает ему всего самого лучшего, что есть на свете. Странные слова, обращенные к человеку, который теперь, по словам его матери, обитает на небесах…

Но где-то в глубине души Симон все же чувствовал, что добром это не кончится. И, когда к ним на двор въехала полицейская машина, он закричал во весь голос – так, что, казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут. Один из полицейских вошел, взял его за плечо и усадил на деревянный диванчик в кухне. И держал его, как в тисках, пока Симон пытался вырваться и накинуться на родителей. Он кричал, пока не охрип, пока крик не превратился в звериный вой.

Все говорили ему, что время лечит все раны. Но эта рана так и не зажила. Симон в точности знал, где именно Даниэль встал на рельсы. В детстве они вместе ходили туда потихоньку от родителей. Сидели на склоне, наслаждались ветерком от проносившихся поездов и считали вагоны товарняков. Но Симон туда никогда больше не ходил. И не пойдет. Ни туда, ни на свой хутор он не вернется. Никогда, ни за что…

Симона по-прежнему занимали эти мрачные мысли, когда он прочел сообщение от Софии. Он догадывался, что не она ему все это послала, однако написал ответ. Тут же пожалел об этом и выругался оттого, что письмо нельзя вернуть. Когда позднее в тот вечер пришло ее сообщение с объяснениями того, что произошло, когда он понял, чему подверглась София, то так разозлился, что с трудом сдержался, чтобы не врезать кулаком по экрану компьютера.

И сразу же понял, что пора нанести новый визит в «Виа Терра».

Хотя март только начался, в воздухе уже запахло весной. Это никак не объяснялось солнцем или температурой: погода стояла пасмурная, на земле и ветках деревьев по-прежнему лежал иней… Нет, что-то ощущалось в самом воздухе – теплая сырость, намекавшая, что суровый холод начал отступать. Снег укрыл вересковую пустошь белым одеялом. Замерзшие ветки хрустели под грубыми ботинками Симона.