– Что с вами, Хайме… вам плохо? – спросил неслышно, увлекая за собой, и профессор пошёл, ощущая через носки горячую щербатость бетона. Присев на покинутое место, вдел ступни в обувь, брошенную под скамьёй.
– Так, усталость. Привиделось вдруг, – объяснил он ассистенту, припоминая подробности. С ними не всё оказалось благополучно, с действительностью обошлось ещё хуже. Раж корриды ударил в уши, ранее будто защищённые непроницаемыми затычками, после исчезнувшими вмиг. На сей раз выпал особый случай, когда всадник обязан отомстить за оскорблённую честь. Тореадор, изготовив шпагу, как дирижёрскую палочку, вонзил острие в лоснящуюся шерсть. Бык зашатался, тяжело раздувая ноздри, вздрогнул и упал. Финал праздника увенчался благородным убийством. Всё, кровавую зарубку сгладит сон, затем начнётся конкиста.
Едва забушевало сражение за главенство в небе между солнечным диском и горными пиками, джип, управляемый Альберто, уже настырно покорял вертикальную географию колумбийских Анд. Путь профессора Пинто, невролога с мировым именем, лежал в городок Параноес, прижившийся на высоте, вряд ли доступной даже алчным конкистадорам средневековья. Загадочность поселения вменялась в вину жителям – несомненно, потомкам белых пришельцев, избравших столь неуютное место для печально помеченной оседлости. Обитатели Параноеса повально страдали наследственным недугом, рано или поздно превращавшим их в слабоумных, испытывавших нестерпимые физические страдания. Городок, вотчина болезни Альцгеймера, являл собою гигантский полигон, позволяющий пристально изучать её сокрушительную прыть. Проект, разработанный профессором Пинто, балансировал на грани врачебной этики. Деградация согласившихся на эксперимент носителей наследственной аномалии началась задолго до обнаружения первых симптомов и протекала незаметно. Поэтому применять опытные препараты предстояло заблаговременно, протестировав их на молодых людях. Именно молодёжь планирует завести семьи, детей. Многих ожидают десятки лет счастливой жизни, прежде чем генетический вирус разрушит их мозг. Но им предлагают рискнуть сейчас! Половине из отобранных – пилюли, остальным – плацебо, пустышку без лекарственных свойств, чей лечебный эффект связан лишь с верой страдальца в препарат. То ли русская рулетка, то ли барабан казино.
– Выше этого городка никто не живёт, – сообщил профессор истину, давно известную Альберто и прозвучавшую, как намёк о возвращении. В худшем случае, как напоминание о неминуемой смерти. Но даже незначительная победа над всесильным недугом – одно из величайших достижений в бесчисленности прочих, утверждающих силу человечности. Шаг к несомненному триумфу, ведь на кону миллионы продлённых жизней и миллиарды долларов во спасение страждущих.
Глава 6. Мания Грёз – Мистер Роелс, с вами всё в порядке?
Миллиарды долларов отдал бы во спасение души, позволь мне Всевышний подольше задержаться в своих видениях. Краски возвращения оказались так ярки и неподдельны, что я не сразу ощутил своё тело. Салон «Боинга» выглядел тесным и жалким. Калеки вызывали отвращение. Лишь мягкая грудь Аклаинки оставалась трогательно притягательной. Стоп, стоп, стоп. Акла осталась в Нью-Йорке. Я непроизвольно вздрогнул. Ивонна выпрямилась и обеспокоенно взглянула на меня. Допрыгался – ведь знал, что перелёт мучительно долгий, и всё же наглотался ксанакса с этанолом. Погнался за седативным эффектом вместо того, чтобы принять что-нибудь мочегонное. Результат вышел устрашающим – мне наяву казалось, что я вовсе не я.
– Вам нехорошо? – Ивонна выглядела озабоченной, я почувствовал, как моё лицо набрякло красным, уподобляясь маске индийского бога Виракоча, висевшей в моей спальне рядом с распятием. Когда случалось такое, Акла нашёптывала, что я похожу на Виракочу, как проклятые таблетки ксанакса одна на другую. Всегда поражало, как уживались в девушке матёрый католицизм с верой вымерших инков. И тогда, чтобы быть квитым, я отвечал, что она точь-в-точь наш сосед-алкоголик Ромарио, только с женскими космами. Затем мы поворачивались друг к другу спиной и переругивались. Затем мирились. Она это обожала, но в последние годы мы часто ссорились, но трудно мирились. Так вряд ли могло длиться бесконечно.