– Сын? – надорвал перетянутое молчание отец и терпеливо выдержал паузу, дожидаясь, пока тот на него посмотрит. – К чему всё это ребячество? Сними уже, наконец, со своего лица эту маску грустного недовольства и начинай прямо с этого момента радоваться. Разве ты не чувствуешь, что ты приступаешь к новому этапу своей жизни? И этот этап прекрасен, – Фер Элохим замолчал, ожидая хоть слова от Люциана, но сказанное им вызвало странную вспышку гнева, что отразился в свете синих глаз. Они горят всё той же синевой, но будто из пустого мрака. Люциан тяжело вздохнул, обдумывая свой вынужденный ответ, и, спуская гнев, выдохнул. Он всё же не нашёл более осмысленных слов, чем говорил ранее, и просто промолчал. Гнев в его груди не исчез, а лишь слегка затих в ожидании эмоционального выплеска.

Кортеж паладинов вошёл в Главные ворота Цитадели, тень от арки упала на карету, придав ей мимолётную благодать от палящего солнца. На Центральной площади карета вздрогнула и остановилась, Люциан со своим отцом даже не пошевелили пальцем, чтобы открыть себе дверь, они ждут слуг, иначе это оскорбит честь семьи Фермилорда. Когда двери, наконец, открылись, первым из кареты вышел Люциан и сразу подал руку своему отцу.

Переполненная людьми площадь Столицы встретила паладинов частоколом торговцев и обывателей, что без остановки меняют серебро на товар. Такое изобилие с непривычки слегка ошарашило молодого паладина, и он замер с протянутой отцу рукой, не заметив, как тот уже вышел. Зеваки выстроились плотным коридором, что тянется до входа в Цитадель, где в окружении эрелимов стоит сам Император со своим отцом. Как и прежде, величественный Вирион Мироносный внушает своим образом не только уважение, но и чувство гордости, что позволяет себе лично встречать гостей на званый приём.

– Здравствуй, друг мой, – первым поздоровался Император, хоть и не по правилам этикета, и первым протянул руку старому Фермилорду Твердыни Адма.

Фер Элохим без лишней скромности ухватил Вириона за предплечье и молча поклонился. – Твой сын? – Император перевёл внимание на молодого паладина, и тот вышел вперёд. – Как всегда серьёзный, молодой сын Зари, – он улыбнулся и пожал руку Люциану. Такая человечность Императора вдохновляет и сближает с ним, но это поведение не может не шокировать столь ярко выраженной простотой. Поддерживая мирный настрой своей дружелюбностью, он не соответствует своему величественному образу, но тем не менее правит уже второй десяток лет, и его правление проходит в мире.

– Моё почтение, Император, – Люциан склонил голову перед ним и замер, ощущая, как внутренний гнев отступает.

– Приветствую тебя, Геомант, – так просто и без лишних красочных слов отец Люциана обратился к отцу Императора и с незатейливой ухмылкой протянул ему руку.

– Рад видеть тебя, старина, – тот ответил рукопожатием. – Ты, как всегда, без опозданий?

– Дорога до Цитадели спокойная, как приятная прогулка.

– Люциан? – Фер Геомант протянул морщинистую руку молодому паладину, и тот пожал её в ответ, ощутив её крепкость.

– Моё почтение, Фермилорд, – ответил Люциан, сжимая чёрствую кисть. Сравнив её с мягким камнем, таким же чёрствым и одновременно податливым, он некоторое время ощущал соприкосновение с ней, даже после того, как отпустил.

– Прошу, проходите в зал и занимайте места, – вежливо взмахнул рукой Император, и на его грубом лице появилась довольная улыбка. – Да, и возьмите моего отца, а то его упорство встречать гостей сильно вредит его коленям.

– Сын, – возмутился Фер Геомант, но не свёл с лица ухмылку. – Так я ближе к земле, чем в этом душном зале. Поверь мне, я ещё в силах выстоять приветствие, хотя… – Он хитро улыбнулся и отвернулся ко входу в зал. – Нельзя перечить воле Императора… Пойдёмте, друзья, мы и за столом сможем всех встретить, – он усмехнулся уже спиной и повёл за собой паладинов.