Несомненно, Володя был любимцем матери. Убирая со стола что-нибудь вкусное и дорогое, она неизменно приговаривала: «Это Володе». В большой семье легче пестовать младшего. При подросших старших детях у Степаниды Ивановны появилось больше свободного времени, которое она с удовольствием посвящала младшенькому. Будто нагоняя молодость, она с особым упоением наизусть читала ему стихи Н. А. Некрасова, А. К. Толстого и многих других поэтов, чьи книги семья любовно покупала на скудные крестьянские средства. Среди них почетное место занимали и книги духовного содержания. С материнских слов Володя знал не только основные молитвы, но и множество библейских историй.

Как мы уже говорили, из-за вечной занятости Степаниды Ивановны роль постоянной сиделки пала на сестру Катюшу. По болезни позвоночника, резко ограничившей движения, она проводила время, в основном, лежа наверху – на втором этаже дома. Катюша прочитала братишке почти все книги Пушкина и Лермонтова. Тогда же, еще не умея читать, дядя Володя стал с ее слов декламировать целые страницы из произведений классиков. «А, учась в пятом классе в селе Черкутино, я начал кропать свои стихи под воздействием детской влюбленности в семиклассницу Надю Сергиевскую, дочку черкутинского дьячка». Так, день за днем, торилась в его юной душе волшебная и пока незаметная для всех тропинка в большую литературную жизнь. Когда писатель стал знаменит, он не раз удивлялся – как из босоногого, белоголового деревенского мальчишки, одного из 114 учеников переполненной алепинской школы, вдруг вырос писатель. Я же, со своей стороны, убеждена: он родился поэтом и был им всю жизнь.

Быстротечно детство, а в деревне особенно. За трудами в вековечном природном цикле взросление детей происходит значительно быстрее, чем в городе. Оканчивая обе школы, – начальную алепинскую и семилетнюю в ближнем селе Черкутино, – все братья и сестры стабильно уезжали из родительского дома в Москву или во Владимир. Кто-то сразу начинал работать, а кто-то, терпя лишения, продолжал учиться дальше. Большая жизнь вбирала в себя навсегда, обрекая жить в иных местах, уже минуя Алепино… и не по причине угасания любви к родным местам. Вовсе нет.

Перерастая гнездовье, птенцы на разных этапах жизни задавались новыми задачами, нежели теми, что виделись им вначале в родном Алепино. И, надо сказать, все Солоухины, рано или поздно, добивались своего, но никто не растерял при этом, а, напротив, хранил до конца благодарную память о родительском доме. Сюда, на родной порог, они стремились попасть при любом удобном случае: в отпуске, проезде мимо, или других обстоятельствах. Особенно влекло сюда при жизни родителей. Кому из взрослых не хочется вновь почувствовать себя ребенком, втянуть в себя запах родного жилища, на секунду беспомощно уткнуться в грудь матери и отца и тут же взрослой заботой и участием, хотя бы отчасти, возместить им за труды и несчитанные хлопоты. Почти каждому дорог мир его детства, дом, вокруг которого даже сад источает свой, навсегда затверженный в памяти аромат.

Ранней осенью 1939 года уехал из Алепино и едва повзрослевший Володя. «Когда захотелось строить моторы для самолетов, я поступил во Владимирский механический техникум на инструментальное отделение. Диплом у меня техника-технолога. Учась в техникуме, я опубликовал в газете „Призыв“ несколько своих стихотворений, которые, может быть, сохранились в архиве» (В. Солоухин).

Я уже упоминала, что мои родители работали в это время на «Грамзаводе». Жили мы в маленькой коммунальной квартире в больших кирпичных домах северной части тогдашнего Владимира, состоявшей из двух поселков: ФУБРа и Пионерстроителя. Дома эти и сегодня стоят на перекрестке улиц Северная и Устье-на-Лабе. Все бы хорошо, но этот район, особенно по вечерам, пользовался недоброй славой. Здесь шалили почти безнаказанно. Впрочем, не ту ли картину созерцаем мы сегодня почти повсеместно.