Когда же он оставался один, то доставал эти побрякушки, прикидывал их стоимость и с удовлетворением отмечал, что если их продать, то денег хватит надолго. Он даже несколько раз ездил в Барселону, продавал часть не нужных ему побрякушек, а деньги клал на свой банковский счет.

Так он выполнял недвусмысленный совет Валентина Костина не рассчитывать до самой старости на деньги леди Херрд, а постараться сколотить собственный капитал.

Все шло прекрасно, пока однажды его Ламорес не заказала ужин в номер, а сама объявилась во всем черном и, что больше всего его поразило, без какой бы то ни было косметики.

– Что с тобой? – не на шутку встревожился Борька.

– Сегодня день траура, – скорбно ответила леди Херрд. – Сегодня ровно три года, как не стало моего дорогого Чарльза. Он был прекрасным мужем, и я его никогда не забуду.

– Ах вот оно что, – потупился Борька. – Поминки… Надо бы сходить в церковь, заказать молебен. Или у протестантов это не принято?

– Почему же «не принято»? Принято. Но Испания – страна католическая, и в городе всего одна протестантская церковь, да и та где-то на окраине. Но я туда поеду. Несколько позже, – как-то отчужденно добавила леди Херрд.

– Я закажу такси, – бросился к телефону Борька.

– Нет-нет, не беспокойся, – остановила его леди Херрд. – Я это уже сделала. И вообще, – непривычно решительно продолжала она, – я поеду одна. Мне надо побыть с Чарльзом наедине: я хочу с ним посоветоваться.

– Как это – посоветоваться? – поперхнулся Борька.

– Мне надо с ним посоветоваться о том, как жить дальше, – жестко отрезала леди Херрд. – У меня такое ощущение, что я все делаю не так, как надо.

«Ну и ну, – еще больше встревожился Борька, – чего ей там этот покойник насоветует? Что-что, а роман с липовым бароном он не одобрит. Надо как-то ему понравиться. Но как? – заметался Борька. – Как можно понравиться покойнику? Стоп! Кажется, знаю. Я где-то читал, что чем чаще их вспоминают живые, чем чаще проявляют интерес к их земной жизни, тем они сговорчивее и добрее. Чушь, конечно, полнейшая, но усыпить бдительность леди Херрд это поможет».

– Извини меня, дорогая, за мою толстокожесть, – начал издалека Борька, – но во всем виноват я. Да-да, я! – протестующе поднял он руки, заметив, что леди Херрд хочет что-то сказать. – Я был так поглощен развитием наших отношений, так радовался, видя, как ты прямо на глазах расцветаешь, что ни разу не поинтересовался твоим прошлым. А оно было, хорошее или плохое, но было. Прошлое никогда не проходит без последствий, оно обязательно оставляет свой след не только на настоящем, но и на будущем. Я видел, как ты иногда, казалось бы, ни с того ни с сего становишься грустной, но вместо того, чтобы расспросить о подлинной причине, переадресовывал это на себя – дескать, был к тебе недостаточно внимателен. Но дело-то в другом, дело в твоем прошлом, которое всегда с тобой и которое, как бы ты ни старалась, дает о себе знать. Могу ли я попросить тебя, моя дорогая Ламорес, – приложил руку к сердцу Борька, – приоткрыть дверцы того сейфа, в котором ты хранишь свои самые дорогие воспоминания?

Надо ли говорить, что после такой речи леди Херрд рухнула в кресло и залилась горючими слезами.

– Ах, барон, мой дорогой барон, – сквозь слезы восклицала она, – так со мной еще никто не разговаривал! Этого не делал даже незабвенный Чарльз. Ну, что ж, – сбросила она траурную шляпку, и Борька с грустью заметил, что ее рассыпавшиеся по плечам волосы начали седеть. – Ты прав, когда-то надо расставить все точки над «i». Да, мы неровня. Да, ты аристократ, ты барон, а я простолюдинка, – с каким-то отчаянием продолжала она. – Мой отец работал на железной дороге, он был диспетчером или что-то вроде того. Но образование и мне, и старшей сестре дал: я получила диплом учительницы начальных классов, а Кэтрин – медсестры. Плесни-ка мне глоток виски, – неожиданно попросила леди Херрд, – а то виски́ как тисками стиснуло, – скаламбурила она.