Рин остановил Мальчика, когда в околке, окружённом чахлыми деревцами, мелькнуло оранжевое пламя костра. Подкрался незаметно, как мягколапый зверь, притаился за разросшимся кустом.

Их действительно было двое. Беловолосый грум, светящийся в ночи рудной пылью на пепельной коже, из тех, что живут в подземных городах и выходят на поверхность только сторговаться. И юная человеческая женщина в одежде грумов, по их же обычаю подстриженная до плеч. Девушка в данный момент пыталась танцевать. Это она делала, по сравнению с рабынями сингов, просто ужасно, но что-то непонятно привлекательное мелькало в её ломаных, неуклюжих движениях.

Рин даже забылся на минуту, тихо наблюдая, как отсвет огня скользит по её угловато выгнувшейся спине, сонно переливается в каштановых блестящих волосах, гасится в коричневых по локоть перчатках, которые она заводит над головой.

Синг чувствовал, что ему становится лучше, кровавые пятна ярости, залившие глаза, бледнели, растворяясь в озорном покое, которым веяло от компании. Эти двое нравились Рину. Он уже совсем собрался раскрыть себя, выйти, посидеть с ними у костра, когда девушка сбилась с такта, резко опустила руки и рассмеялась.

Волной ярости вместе с её смехом окатило Рина. Эти двое… Как только он расслабился, нанесли удар. Они тоже смеются над ним, издеваются, кривляясь: «Малыш Рин, сопливый малыш Рин, который не может взять женщину», тени множились, окружая его, сжимали гибельное кольцо, в котором синг задыхался. Ненависть к смеющейся самке, к её нечеловеческому дружку, к их омерзительному уединению охватила Рина, его затрясло.

Он подскочил сзади, почти не скрываясь, но они всё равно до последнего так и не заметили его. Гулко отдался в руке удар, который Рин нанёс светящемуся в ночи рудокопу. Тот повалился как мешок с корнеплодами, чудом не попав головой в костёр. Девушка смеялась, её реакция опаздывала за движением синга, она жила на три секунды раньше и пребывала в счастливом прошлом, когда Рин ещё не метнулся серым диким зверем из-за куста.

– Я могу, сука! – закричала ярость голосом синга и всем телом врезалась в пропахшую чистыми солёными слезами фигурку, сбила с ног, рванула холщовую рубашку у ворота.

Раздался треск ткани, плечи выскользнули из выреза, обнажилась повязка, поддерживающая два небольших, но круглых холмика груди. Оглушённая вначале девушка дёрнулась, вырываясь из-под гибкого тела, они покатились по траве. Незнакомка пыталась бороться, кусала его руки, когда он вывернул ей локти над головой. Она была совершенно иная, чем беспрекословные рабыни сингов, и в бешеную ярость Рина вмешалось ещё какое-то чувство, но синг уже ничего не соображал.

Девушка вскинула голову, пытаясь попасть лбом по его переносице, но как она могла бороться против здоровенного синга?! Рин легонько двинул в открывшийся для укуса рот расслабленным кулаком, но всё равно не рассчитал, кровь залила круглый подбородок. От этого запаха он обезумел совершенно, бросился сначала слизывать её, а затем впился в опухшие губы девушки.

Синга трясло, потому что его рука уже скользила по гладкому бедру, раздирая порванную штанину всё выше и дальше, пока штаны на девушке не разошлись напополам до самого пояса, обнажая белый живот. Рин чувствовал нижней частью тела каждое движение её запыхавшегося, перепуганного сердца, оно вбивалось в пульсацию его крови, ритм становился единым, сливая два существа в одно.

Пронзительное счастье на острие ножа взорвалось в голове вылетевшего во вне Рина одновременно с невероятной жгучей болью. Его отключённый от реальности мозг ещё не воспринял, но отточенное до мельчайших нюансов обоняние тут же уловило запах горелой кожи. Заискрили перчатки на руках у девушки, которыми она упёрлась в его грудь, пытаясь оттолкнуть от себя, и тут же эти отчаянные прикосновения полоснули огнём.