Он обхватил её за талию и повлёк к входу в кинотеатр. Они миновали контролёра и вошли в огромный зал, хорошо освещённый льющимся через широкие прозрачные стёкла светом. Здесь было много народа. Привлечённые необычной экспозицией, люди небольшими группами перемещались от стенда к стенду, тихо переговариваясь между собой.
– Откуда начнём? – спросила Лена.
– С буфета, – пошутил Яков.
– Ты такой галантный кавалер. Я тебя не разорю? – подхватив предложенную им игривую интонацию, проговорила она.
– Разве ты не знаешь, что меня повысили? Теперь у меня много самой устойчивой в мире валюты.
– Знаю, но я же стою значительно больше, не правда ли? – парировала Лена.
– Тебе просто нет цены. Активистка, комсомолка, спортсменка, а главное – красавица, – произнёс он, подражая знаменитому актёру Владимиру Этушу. – Вот за это мы сейчас и выпьем.
Они засмеялись и подошли к обширной буфетной стойке.
– Ну, что будешь пить, красавица? – спросил Яков, изучая меню.
– Что хочешь, Яшенька, – наигранно смиренно сказала она.
– Ладно, «пить, так пить, – проквакала лягушка, утопая в сметане». Девушка, два коктейля «Столичный», пожалуйста, и два вон тех пирожных, – попросил он кареглазую симпатичную буфетчицу.
Потом они бродили между стендами, рассматривая картины и время от времени весело чокаясь высокими зеленоватыми бокалами.
– Неординарный художник, правда? Я о нём прежде не слышала. Как его фамилия?
– Мирон Спектор. Он начинал как авангардист, а сейчас его стиль можно отнести к сюрреализму. Смотри, сколько экспрессии! – Яков подошёл к одному из полотен.
– Необычный взгляд на мир, какой-то отстранённо возвышенный. Среди вашего народа много способных людей, Яша. – Лена взглянула на него серьёзно и испытующе.
– Не более чем у любого другого, Леночка.
– Да нет, я тебе не льщу. Я действительно так думаю. С тех пор, как узнала тебя, особенно.
– Почему же? – теперь они стояли лицом к лицу, и он искал и не находил в её глазах даже оттенка фальши.
– Потому что я люблю тебя, дурачок. Раньше ведь я была занята другими делами, чтобы об этом думать. – Она пристально посмотрела на него. – Вот так, мой милый. Пойдём, уже третий звонок прозвенел.
Огромный зрительный зал был почти полн. Они поднимались между рядами, привлекая внимание многих людей. Девушки и молодые женщины с откровенным любопытством рассматривали его.
– Смотри, Яшенька, как тобой любуются, – насмешливо проговорила она.
– Ты ошибаешься, Леночка. Это на тебя все уставились, – пошутил он.
– Красивая мы пара, правда? – лукаво проговорила она.
– А вот и наш ряд, – уклонился от ответа Яков, пропустив её вперёд.
Когда они нашли свои места, свет в зале уже погас, и на широченном полукруглом экране засветились первые кадры документального фильма.
Люди молча, обмениваясь лишь короткими, едва слышимыми фразами, покидали кинотеатр. Многие были подавлены, погружены в себя, стыдливо отводили взгляды, неся в душе невесть откуда возникшее ощущение вины и сопричастности к человеческой трагедии. Трамвая ждали недолго, и, подтолкнув Лену за локоть, Яков тяжело поднялся на подножку и, протиснувшись между пассажирами в проходе, нашёл её сидящей у открытого окна. Тёплый весенний вечер струился лёгким ветерком, шевеля её мягкие золотистые волосы, спадающие на нежно розовые мочки ушей.
Они вышли через несколько остановок и пошли по старой горбатой улице, подобных которой было много в этом районе города. Время пощадило дома и выложенные булыжником мостовые, безжалостно уничтожив некогда бившую здесь размеренным пульсом самобытную жизнь. Якову казалось, что он слышит слабые отголоски украинской и русской речи с вплетающимися в её привычную вязь неожиданными оборотами на идиш.