Почувствовав недовольство жены, Виктор решил перевести разговор, – Ну что Вера? А как прошел твой день?

У девочки заискрились глаза, улыбка коснулась пухлых детских губ. Ей очень хотелось, чтобы папа спросил об этом, и наконец-то это случилось, – Знаешь, а день был прекрасный и замечательный. В школе мы репетировали новую пьесу, и у меня неплохо получалось. Она называется “Человек-масса”, ее написал, хм… кажется, Эрнст Толлер. И может, мне даже дадут главную роль.

– Толлер? Вы коммунисты что ли? – перебил Виктор дочь, подавляя смех.

– Причем здесь коммунисты? Ты послушай, – Вера встала из-за стола и изображая взрослую женщину, терзаемую внешними и внутренними конфликтами, стала читать с надрывом в голосе, – Унижая, унизились

И собственными стали палачами.

Открой глаза – дай хлынуть состраданью.

Нервы мои здоровы,

Я не сентиментальна —

Вот почему я с ними заодно.

О эти жалкие минуты, для дела общего назначенных часов.

К этому времени солнце уже село и пошел дождь, образовались многокилометровые пробки, так как движение на дорогах было перекрыто сотрудниками Гос Авто Инспекции. По коридорам свободных трасс, к центру Москвы с окраин, стекались вереницы военной техники. БТР, водометы и даже танки, гордо и грозно, с механическим урчанием, пугая зевак, следовали по дорогам, сначала дружными колоннами, но позднее рассредоточиваясь, каждый в своем направлении. Люди, видящие такое обычным, дождливым, осенним вечером, были не на шутку встревожены, снимали происходящее на телефоны и рассылали друг другу.

А Вера в эти секунды продолжала читать,

– Припадки слабости и самолюбья.

Товарищи краснеют друг за друга.

Когда они не могут брызнуть смехом

В лицо врагу, как я на вызов твой, – теперь она закончила, и изящно, театрально поклонилась, кажется оставшись довольной своим выступлением.

– Браво, браво! У тебя талант, – захлопала Ева в ладоши и поцеловала дочь в щеку, когда та вернулась за стол.

Остаток ужина дамы беседовали о пьесе и насущных женских делах и Виктору все же удалось еще немного поковыряться в своих мыслях. Но немного позже, когда вино дало о себе знать Ева встала из-за стола, извинилась, и отлучилась совсем ненадолго. Обратно она вернулась, держа в руках виниловую пластинку в картонной обложке, на которой красовался Энди Уильямс с белоснежной улыбкой, и то ли голубыми, то ли серыми глазами, точнее сказать было сложно, так как пластинка была не первой свежести, а ее обложка порядком выцвела. Приглушив свет и зажегши пару свечей, Ева наконец то поставила пластинку в старый немецкий патефон фирмы Voxonette в обивке из черной кожи, чья сменная стальная игла очень бережно скребла винил, позволяя пластинкам играть долгие годы.

– Как насчет танца любимый? – спросила она у мужа, покачивая бедрами, когда бархатный голос старины Энди наполнил комнату.

Но Виктор довольно умело отказался, сославшись на еду, сумев совсем не расстроить Еву.

– Я хочу потанцевать с тобой, я уже доела, – сказала Вера и бросилась в объятия матери.

Виктор наблюдал как его девочки вальсируют, вино грело душу, а песня Moon River всегда будоражила в нем тягу к приключениям. Он чувствовал себя счастливым этим вечером и хотел бы насладиться моментом, но закрыл глаза и вновь погрузился в свои размышления, так и не доев свой ромштекс. Или эскалоп? Нет, все же ромштекс.

***

Тем вечером, спустя пару часов после ужина, Ева уже лежала в кровати и готовилась ко сну читая любовный роман, самый обычный ничем не примечательный эротический рассказ, что свойственно большинству женщин ее лет. На ее прикроватном столике размещались, стакан с водой, маска для сна, и пачка таблеток пустырника, пару из которых она уже выпила. Сквозь приоткрытое окно комнату наполнял теплый, почти жаркий осенний ветер, совсем несвойственный, Москве этого сезона, принося с собой запах улицы, выхлопных газов и увядающей травы.