Насколько ловко я управлялась с печатным словом, настолько тяжело давалось мне общение со сверстниками. В школе была у меня парочка подруг, во дворе же я одно время дружила исключительно с ребятами младше меня на пару лет, ибо бдительная бабушка не разрешала уходить далеко от двора. Подростки постарше превесело играли в казаки-разбойники по всему району и даже ездили купаться на реку в особо жаркие летние деньки. Благодаря такой свободе они поглядывали на меня с видимым превосходством, и, я одно время отчаянно огорчалась этому, а потом смирилась. Я коротала дни в тенистом дворе, чаще всего с очередным толстым томом на руках, играла с младшими подружками и рассказывала им между делом выдуманные истории, мастерила кукол из спичек и цветов мальвы и одуванчиков.

Иногда мы покушались на пышные клумбы, разбитые трудолюбивыми соседками в огромных колесах в поисках более изысканных цветов. Колеса (или вернее сказать – покрышки?) эти были выкрашены во все цвета радуги и населены многоцветным буйством цветущих и плетущихся растений. Благодаря растрепанным подшивкам журналов «Цветоводство» и «Приусадебное хозяйство» я могла дать определение практически любому цветку: мирабилис, эшшольция, львиный зев, гиацинты, лилейник, флоксы.

Теплые летние деньки сменялись школьными буднями. Учиться, кстати, мне было до смешного просто. Приготовление уроков не занимало много времени, и очень часто мне приходилось скучать. Впрочем, городская библиотека всегда была в моем распоряжении, как и три канала по телевизору, и прогулки, и какие-то школьные мероприятия. Если оглянуться на пятый, шестой, седьмой классы – неплохое было время. Выходные я старалась проводить у бабушки с дедом, родители меня особо не напрягали, потому что я не доставляла им особых хлопот, но и многого не позволяли. Ну, или мне так казалось. Периодически загоралась какой-либо идеей, записывалась в различные кружки – театральный, художественный, аэробика, вязание крючком, но быстро к ним охладевала. Ведь у меня были книги, множество заколок с яркими камешками и стаканчик мороженого почти каждый день.

А потом всё как-то резко переменилось. Запил и начал чудить отец. Умерла прабабушка, едва отпраздновав девяностошестилетие. Поменялись деньги – количество нулей на купюрах уменьшилось на три. Я внезапно выросла из всех вещей буквально за несколько месяцев. В мою трещащую по всем швам жизнь неожиданно вошла рок-музыка, чтобы поселиться в ней навсегда. Меня стало бесить собственное отражение в зеркале. Родители развелись, и я вдруг поняла, что совсем не представляю, как жить вдвоем с мамой под одной крышей. А еще вдобавок я безответно влюбилась в мальчика из параллельного класса и неожиданно стала весьма сносно писать акварелью и даже сотрудничать с паршивенькой районной газетенкой, которая периодически печатала мои картинки и доверяла делать иллюстрации к сиропным рубрикам типа «Проба пера» и «Голубые родники».

Я уже говорила, что с печатным словом мои отношения складывались не в пример лучше, нежели с живыми людьми?

Да, тот мальчик, коего я долгое время воображала своей первой любовью, поднял меня на смех, едва стоило мне признаться ему в чувствах. А признавалась я, как водится, в письме. О, эти множество раз переписанные, выверенные до словечка строчки на двойном клетчатом листочке!

Примерно в эту же эпоху я разругалась с подругой, которую считала лучшей, из-за какого-то ничтожного пустяка, нахватала троек по физике и окончательно замкнулась в себе.

А лет в четырнадцать у меня завелся друг, с которым мы целовались по подъездам и говорили о «наутилусах». Стояла зима, он прижимал меня к зеленым почтовым ящикам, верхний край одного из них больно врезался в спину, и мне было одновременно дико и весело оттого, какой пустой становилась голова, когда язык Олега кружился у меня во рту, от его дыхания, щекочущего шею. Его руки расстегивали неуклюжие застежки моей дубленки и уверенно гладили грудь поверх свитера грубой вязки. На этом собственно, и всё и заканчивалось. По большому счету, я принимала такие нежности за правило игры, в которую рано или поздно играют все подростки. Главное, следовать нехитрому ритуалу – это можно, а то нельзя, а вот это вот – можно, но только осторожно.