А Вера медленно поплелась вниз, к метро. Мимо текла тьма спешащих по своим делам людей. Многие хоть и не мчались, но лица их были тронуты заботой. Под деревьями суетливо копошились серые комочки воробьев. Старушка крошила им угол булки, пришамкивая губами: "Летите, голуби, летите". Подарю-ка я себе цветы, для начала подумала Вера. В цветочном киоске она выбрала три крупных бело-розовых гвоздики. У афиши пробежала глазами по известным именам гастролирующих где-то далеко театров. В вагоне метро на нее насела тоска. Она отдернула руку от заляпанного ладонями поручня и держалась, пошатываясь на перегонах, за свой букет. Чтобы не упасть, она мысленно составила список всех мест, куда могла бы сегодня пойти, но не пойдет. Она тщательно перебрала все домашние дела, которыми могла бы заняться. Спросила себя – интересно, почему говорят – "Мать. Одиночка". Чушь какая-то. От мыслей о работе к горлу комом подкатила тошнота. Она посмотрела на сидящего перед ней мужчину с газетой и по бегу его глаз попыталась узнать, про что он читает. Выходило – передовую. Хотя, судя по рытвинам, в которых запинались медленно текущие зрачки, по напряженно отглаживаемым ими строкам, боязни потерять подробности – скорее некролог.

Вера обвалилась на освободившееся место и прикрыла глаза. Металлический голос шевелил в памяти названия станций. Она проехала свою, и поезд на кольцевом маршруте пошел на повторный круг. Буду крутиться в этом гулком омуте, пока не опущусь на самое дно дня, – решила Вера. Воображение вышвырнуло ее глубокой ночью мимо хлопающих дверей тупикового пакгауза. Десятки бесплодно покрывающих друг друга стальных ниток пути улетали мимо ее взгляда в непроглядное никуда. Вере показалось, что идти, путая шаг, по крайнему рельсу вдоль бетонной станционной ограды в вылезающую отовсюду ночь так же бессмысленно и утомительно, как сесть на первую же, о которую споткнешься, шпалу и сидеть, сидеть до одури, вперившись в ржавую резьбу на изъеденной временем стальной ленте, лишь изредка, по праздникам, поднимая глаза на блуждающие вдали намеки огоньков какой-то жизни.

У Веры на два такта остановилось сердце, и картинка, нарисованная вялым внутренним взором, поплыла, уходя навсегда. Вера открыла глаза, приложила руку к забившейся жилке на потной шее. Напротив из размытых красок сложился черно-белый портрет мужчины, бросившего руки с газетой на колени и в страхе смотрящего на нее. Вера вышла из вагона.

Дома она села на кухне на табурет и на подоле разложила траурной горсткой цветы, ей хотелось понять, просто так, условно, как этот натюрморт будет выглядеть на ней. Но печальный букет не гармонировал с этим платьем. Надо шить другое – вдохнула Вера. На кухню выскользнул Иван Исаакович, обошел кругом табурет, осмотрел проект венка.

– Верочка, притчу хотите? – спросил.

– Нет, – ответила Вера.

– А если расскажу?

– Валяйте.

– В одно очень далекое будущее время, правда, такое далекое, что, иногда, чем скорее к нему идешь, тем больше дорога. В это время в одной незнакомой пока местности жил крокодил.

– Когда?

– В далеком будущем. И он обожал хорошее вино. Типа похоже на "Чхавери". Или даже еще интереснее букетом. И вот катит это прекрасное животное далекого будущего по тогдашней удивительной сельской местности бочку своего напитка. Кругом, знаете ли, чудесная красота. Колосятся яровые, наливаются тучные вымена ялового скота, цитрусовые затеняют ягодные поляны. То есть закусить пропасть. Но одному невозможно же. И навстречу нашему благородному аллигатору встречается тоже небольшое животное, ну оно типа сегодняшней обезьяны, но за пройденную значительную дорогу благоприобрело группу замечательных отличий. Наш крокодил спрашивает: не хотите ли, удивительное созданье, де-юре, разделить со мной чарку другую? И знаете ли, вдруг все стали, услышав призыв, сбегаться: и местные передовые буровики, и птицы новых конструкций, и даже те, кто стоял на постах. Все кричат – мы хотим, мы. Потому-что кто же откажется в такой замечательной местности от божественного стакана. Но верный крокодил всем ответил: уходите. И погасите за собой свет. Потому что ему нужно было слово только одного чудесного создания, когда-то в далекой юности предков бывшего маленькой обезьянкой. Как Вы считаете, Вера, что она ему ответила?