– Да, да, я обязательно поставлю в правительстве этот вопрос, – поскучневшим голосом сказал вице-премьер и сделал знак своей свите следовать за ним.

Начальник отдела тектоники подскочил к Любарскому.

– Ты что же наш отдел позоришь? – прошипел он.

– А что я неправильно сказал? – громко произнёс Любарский, глядя ему прямо в глаза. Тот смешался и не нашёл, что ответить.

Через несколько дней начальник отдела вызвал его к себе.

– Вот что, Любарский, – официальным тоном начал он, – твоя частная деятельность вне стен института стала несовместимой с задачами института. Выбирай – или здесь, или там. Мало того, что ты нарушаешь общую политику учреждения во взаимоотношениях с государственной властью, ты публично высказываешь концепции, идущие вразрез с научной деятельностью института, и сеешь необоснованную панику среди населения.

– Чем вы можете подкрепить эти обвинения? – резко спросил Любарский, ставший внезапно очень злым.

– А вот чем, – начальник отдела повернул к нему монитор.

Кто-то из слушателей Любарского, несомненно, ради самых добрых побуждений, выложил в ютюбе ролик с лекцией, где Любарский говорил о возможности катастрофического землетрясения в Москве. Сейчас на мониторе демонстрировался как раз этот момент.

– Или пиши заявление об уходе по собственному желанию, или прекращай эти, что называется, вбросы, – сказал начальник.

Любарский не колебался в решении ни секунды.

– Ах вот оно что! Заявление об уходе по собственному желанию я писать не буду, – твёрдо, выделяя каждое слово, произнёс он. – Если вы захотите меня уволить, то сами сформулируете претензии ко мне, и я ещё буду оспаривать ваш акт в суде. А я тем временем отправлюсь к моим слушателям, – Любарский резко развернулся и ушёл не прощаясь.

Правда, в этот день лекция не намечалась, она должна была состояться через три дня. Любарский больше решил не приезжать в институт, если только его вежливо не попросят.

Утром того дня, в который предстояла очередная лекция, его разбудил звонок. Звонил начальник лаборатории.

– Любарский, Любарский, – взволнованно говорил, чуть ли не кричал он, – приезжай скорей! Срочно нужна твоя консультация!

Начальник лаборатории был неплохой мужик, но Любарский считал, что, после сказанного ему начальником отдела, эта просьба была недостаточным поводом бросать всё и мчаться в институт. Пусть начальник отдела лично извиняется, если им вдруг потребовалось его содействие.

– Любарский, ты не слышал, что творится?! Включай скорей телевизор! Это п….ц!

– Скажи вкратце пока сам, а то я ещё сплю. Что случилось?

– Катастрофическое землетрясение в Нью-Йорке!

С Любарского мгновенно слетел остаток сна.

– Кому нужна моя консультация? – тут же спросил он.

– Мне! Всем нам!

– Начальнику отдела нужна?

– Причём тут начальник отдела?

– Притом, что он собирался меня уволить.

На другом конце трубки повисла пауза, потом начальник лаборатории произнёс:

– Хорошо, я поговорю с ним.

Больше звонков из института в тот день, однако, не последовало.

Любарский меж тем приткнулся к телевизору. Российские телеканалы показывали картинки западных теленовостей, где чередовались разрушенные небоскрёбы, многометровые завалы на улицах, покорёженные эстакады со слетевшими с них автомобилями и поездами метро, пожары, много трупов, раненые, лихорадочно суетящиеся сотрудники Службы спасения и пожарные, опрокинутая и, очевидно, отброшенная морской волной, статуя Свободы. Комментаторы с нескрываемой радостью сообщали о десятках тысяч погибших и раненых, об убытках в сотни миллиардов долларов, о том, что чрезвычайное положение объявлено в двенадцати штатах. Но никакой точной информации о самом стихийном бедствии почерпнуть отсюда было нельзя.