– Слушайте, но ведь это невероятно, – разволновался Носов, – что же с нами случилось? Ведь ты очень точно подметил, что многие уже не помнят ничего и никого… Для них Гражданская война, Отечественная, красные и белогвардейские генералы – все одна эпоха и одни герои… Как же так?

– Да что ты, доктор, – успокоил Толик, притормаживая, – кому это все теперь нужно? Мы еще помним, так нам в школе об этом долбили, и в Чапаева мы играли, а они? Для них Великая Отечественная война, как война с Наполеоном – уже история. А историю никто не хочет учить. Скучно.

Он объехал огромную клумбу и свернул в проезд к подстанции. Двор был забит машинами.

– Ребята, – радостно сказал Носов, – кажется, мы последние.

Мимо диспетчера не проскочишь. Окошко диспетчера смотрит прямо на входную дверь, и малейший ее скрип, свист ветра в щелях или пение пружины доводчика – и вот он ты, пойман на прицел. Номерок уже занесен в табличку. «Бригада на подстанции».

Вилена побежала на кухню, проверить чайники, есть ли вскипевшие. Носов отдал оформленную карточку в окошко диспетчерской и, засунув туда всю голову, поглядел в список подъехавших бригад, пошевелил губами, считая, и радостно объявил Морозову, в нетерпении топтавшемуся на кафельном полу холла:

– Восьмые! Иди, спи!

Морозов, радостно приговаривая «Два часа, два часика…», пошел в фельдшерскую, выходящую окнами на запад под раскидистый клен, нащупал в темноте свое уже разложенное кресло, развернул тонкое шерстяное одеяло, взбил жиденькую подушку, снял кроссовки, халат и, хрустя мослами, с наслаждением устроившись, натянул до подбородка одеяло и проговорил:

– Что-то самолеты не падали давно… – откуда мысль эта возникла в его засыпающем мозгу?

– Ты это к чему? – раздался с соседнего кресла совершенно несонный голос Сашки Костина.

– Ни к чему, так… – ответил Морозов и уснул.

Носов постоял еще несколько минут, читая на доске свой график и прикидывая, как распланировать свободное время, если к концу месяца останется трое суток, а в начале следующего будет, хотя бы двое свободных, итого – четыре свободных дня. У Вилечки – тоже. Можно взять ее и махнуть на рыбалку или пройти с ночевками на байдарке по Мсте4…

Так помечтав, он пошел на кухню.

Его любимое место между холодильником, окном и столом занял заведующий подстанцией Герман Исаевич Стахис.

Довольно моложавый, хотя ему было уже больше сорока пяти, он отхлебывал душистый смоляной чай без сахара и о чем-то негромко выговаривал дочке. Когда вошел Носов, Стахис замолчал.

К приходу Носова на подстанцию Герман уже девять лет был заведующим и, несмотря на резкость, а порой и грубость, любим и уважаем сотрудниками.

Окончив школу, Герман, рассудил здраво, что мединституты в любом областном городе мало отличаются друг от друга, и если в Москве шансов поступить меньше, то в Калинине5, Ярославле или Саратове – больше. Здравый смысл указал на Калинин – час сорок от Москвы на электричке.

Действительно, поступил, отучился, женился, перед окончанием института развелся, слава богу, без детей. Затем обязательное распределение в район.

Отработав по распределению положенные годы в районной больнице в Рязанской области, Герман приехал в Москву и пошел устраиваться на работу. В трудовой его были записи: «врач-ординатор» и «заведующий терапевтическим отделением». Хотелось попасть в ординатуру.

Однако в какой-то больнице его не устраивала зарплата на предлагаемой должности, в другой начальству не нравилась родословная Германа.

Так ничего подходящего не найдя, он пришел в главк и наткнулся на табличку: «Отдел ординатуры». Заглянул.