– Да не кисни ты, могло быть и хуже. И ты того, не стесняйся, давай ешь! – Саша Павлов вновь пихнул мне бутерброд, завернутый в фольгу. – Бери-бери, я не обеднею, мне вообще на ночь жрать вредно.

Медбрат демонстративно похлопал себя руками по уже оформившемуся пузику, на собственном примере демонстрируя верность постулатов ЗОЖников о вреде питания на ночь и в сухомятку.

– Да неудобно как-то, – замялся я. – Ты ж на меня не рассчитывал, когда в ночную собирался.

– Неудобно мочевой катетер молоденькой девице ставить, а это… – он указал на сегодняшний график дежурств, где уже красовалась моя фамилия, – …это нужда, брат. Ты же не виноват, что Косяк тебе дежурство влепил, не отходя от кассы.

Я лишь покривился. Разговор с Косяковым действительно выдался не из приятных. Сегодня он что-то в особом ударе был: на меня и угрозы отчисления из ординатуры сыпались, и нотации, и даже панибратское обращение на «ты», чего в медицинской среде никто и никогда не приветствовал. К нам даже в институте с первого курса все преподы на «вы» обращались. Драли – это было. Взятки порой вымогали – это да. Но чтобы кто-то тыкать начал или голос повышать – такого отродясь не было. А тут нате, получите и распишитесь – хамское общение в стиле: «Я начальник, ты дурак». И чего этот Косяков до меня докопался, ума не приложу. Иной раз вроде смотришь на него – нормальный мужик. Дело свое знает и любит, ординаторов и интернов уму-разуму учит, опыт свой передает. А порой так доколебет, что хоть волком вой. Мог этот цербер нашей юдоли скорби и печали кого угодно до белого каления довести, но более всего он любил доводить именно меня. И чаще всего мне для этого даже косячить не требовалось – было вполне достаточно просто существовать и периодически попадаться ему на глаза.

В общем, настроение у меня после косяковской выволочки было ниже плинтуса, а потому я поспешил сменить тему разговора на более приятную:

– А что, у тебя и такое было? – неподдельно удивился я и, лукаво подмигнув медбрату. – Это я про катетер молоденьким девушкам…

– Эх, если бы, – мечтательно поглядел в потолок Сашка. – Кто ж меня, такого красавца, до своих прелестей допустит?

Наш медбрат, Саша Павлов, всегда был балагуром и душой компании. Женская половина коллектива любила его, причем не столько за внешность (она у Сашки была вполне заурядной), сколько за отлично подвешенный язык и способность раздуть из любой истории сценарий, достойный МХАТ. Мне Сашка тоже нравился, несмотря на все свои закидоны. А впрочем, у кого их нет, закидонов этих? Сашка вот любил приврать маленько, а иногда и не маленько. Короче говоря, все, что он нам рассказывал, можно было смело делить на два, а потом еще раз пополам – вот тогда его история худо-бедно могла сойти за правду. Признаться, я думал, он и сейчас завернет какой-нибудь потрясный водевиль про катетер вроде тех, которые он нам на том злополучном корпоративе месячной давности рассказывал.

Помню, мы с ним тогда здорово накидались. Вернее, я мало что помню, потому и говорю, что накидались мы тогда знатно. Ну, а что у трезвого на уме, как говорится, то у пьяного на языке. Сашка тогда много чего интимного из жизни нашего отделения порассказал. И про врачей наших, как оказалось, на поверку не таких уж и святых, и про средний медперсонал. И даже про кое-кого из руководства. Фигурировала в Сашкиных рассказах и история про отношения Косякова с одной странной, но очень привлекательной ординаторшей второго года. Лет пять назад как дело было, а все, кто в курсе, до сих пор ее помнят. Уж и ординаторши той давно нет в больнице, а история все живёт. Вот уж поистине правду народ глаголет: не плюй в колодец, из которого пьешь.