– Мы его в речке скупнем, как прошлого, – закричали из толпы.

– Мы тебя выбрали, нам другого Отченаша не надобно.

– Нормально Тихон справляется.

– Посылай их подальше.

– Умники больно.

– Нам нахлебников не надо.

– Отченаш и как казак саблей горазд, и как батюшка – кадилом.

На погост заскочил, парни даже не поняли откуда – точно, не по ступенькам, – низенький и верткий казак, чем-то похожий на Тихона. Такой же заросший, но более растрепанный. Властной рукой отодвинув не сопротивляющегося батюшку, он поднял руку с зажатым в ладони посохом.

– Мы вольные люди, нам чужие не требуются. Сами с усами. Отченаш, хучь и старший брат мой, хучь и с крестом ходит, что я не одобряю. Но скажу честно – лучший батюшка. Верно, казаки?

– Верно, Гринька! – закричали снизу.

– Ведун не сбрешет, правду скажет.

– И спрашивать нечего, гнать московского, ежели пришлют.

Косой, удерживая довольную улыбку, поднял руку:

– По-моему все ясно, хорош адатить[48], казаки, – он повернулся к Тихону. – Так и отпиши. Мол, ажеж[49], благодарствуем, но не треба. А ежели настаивать станут, шибко не ругайся, мы на него тут окорот сыщем.

Майдан одобрительно загудел. Тихон перекрестил толпу, и его широкая ладонь снова взметнулась вверх.

Атаман и ведун с интересом уставились на священника. Что еще скажет? Толпа постепенно замолкала.

– Казаки, – голос у Отченаша гудел, как огромный колокол. – Знаете ли вы, что скоро нам идти на благое, богоугодное дело?

– Это какое-такое? – раздалось из рядов.

– На Азов! – он замер, разглядывая замерших в ожидании продолжения станичников. – На Азов, чьи стены некогда принадлежали нашим предкам, а ныне они в руках врага. Знаете?

– Знаем, – закричало множество казаков.

Молодые парни, соскочив с коряг, замахали руками, выкрикивая:

– Знаем, знаем.

Отченаш помолчал, словно наслаждаясь ответами. Ведун вопросительно толкнул его в бок, мол, ты зачем это.

Священник, не обратив на брата-отступника внимания, сгустил брови:

– А чего ж вы, бисовы дети, за благословением в храм не идете?

Толпа растеряно молчала.

– Так время же ишшо есть, чай не завтрева выступать.

– Успеем, не боись.

– Ты свово брата причащи сначала, а то он, поди, и отченаша не знает, – прокричали из толпы.

Гринька, скрывая улыбку, отвернулся. Атаман хмыкнул, а Отченаш свирепо зыркнул на говорившего, но с мысли не сбился:

– Кто тянуть станет, того к престолу Иоанна Предтечи боженька не допустит.

Теперь хмыкнул ведун. Толпа возмущенно зашумела.

– Да придем, чего ты?

– Завтрева уже собирался.

– Да все сходим, – миролюбиво улыбаясь, Иван Косой потер затянутый кожей глаз. – Так, казаки?

– А то.

– Верно говорит атаман.

– Без причащения в бой не пойдем.

– И без молитвы.

– Отченашу-то научишь, а, Отченаш?

Перекрывая голосом шум толпы, ведун проговорил громко:

– А ежели кто не успеет к братцу моему, ко мне приходите, я и причащу, и фитиль куда надо вставлю.

Отченаш выставил братцу здоровенный кулак. Гринька откровенно заржал. Толпа ответила мелким смешком. Обижать отца Отченаша не хотелось. Он из своих – казаков. В бою многих молодых за пояс заткнет. Да и ведун полезен Обществу, так лечить раненных, как он лечит, никто больше не может. Большая половина казаков когда-то побывала в умелых Гринькиных руках, и всех выходил, на ноги поставил. Вот и получается: братья, а богам разным служат. Но один вояка от Бога, другой врачеватель такой же. И тот, и другой – уважаемые в станицах казаки.

Отченаш, задрав руку, широко перекрестил майдан. Потом, погрозив народу пальцем, ткнул брата в ответ. Все замечает, все помнит, старый. Ведун дурашливо ойкнул, сгибаясь, будто от боли.