Верно оценив намек недавнего фаворита, Елизавета небрежным жестом велела охране покинуть корабль и ждать ее возвращения на берегу. Та повиновалась с четкостью настроенного механизма, отгромыхав сапожищами по сходням, едва что не чеканя шаг. А продолжающий рассыпаться в любезностях корсар, почтительно указывая дорогу властительной госпоже, повел ее к месту заточения «августейшего брата». Таким же вот образом ловит бессмысленных мошек хищный цветок росянка, любезно раскрывая наивной жертве свои прелестные лепестки и маня ее благоухающей капелькой сладкого липкого нектара. Один лишь миг – ловушка захлопнется, и никто больше не увидит несчастную букашку, позарившуюся на дармовое угощение. И не вспомнит никто.

Стража у входа в мою каюту единым движением салютовала королеве, вскидывая на плечо древки алебард и с грохотом опуская их на палубу. Слаженность действий безмолвных испанцев снискала очередной благосклонный кивок королевы, и спустя мгновение она шагнула в предупредительно распахнутую Уолтером дверь, наконец-то переступая порог любезно расставленной им западни. Горько поджав губы от собственного бессилия, я поклонился, приветствуя Елизавету.

– Мой дорогой брат! – голосом звонким и, пожалуй, чересчур юным для ее возраста начала королева, щуря глаза, привыкая к царившему в моих апартаментах полумраку. – Признаться, я удивлена! Никак не ожидала увидеть вас здесь. Что же привело в мои владения повелителя Наварры?

Я выпрямился во весь рост, невольно сознавая, что участвую в сцене трагической, одной из тех, которые с таким талантом порождал гений Шекспира. Впрочем, пока еще совсем мальчишки.

– Ваше величество! Прошу вас, не величайте меня ни чужим именем, ни чужим титулом. Я не Генрих Наваррский. Увы, такова моя злосчастная судьба. Я – его брат Шарль, герцог де Бомон.

– Шарль?! – Французский моей собеседницы был великолепен, но на этом вопросе у нее перехватило дыхание, и дальше она продолжила уже по-английски: – У Генриха есть… О, крестная сила! Какого черта, Уолтер? – Королева попыталась стремительно развернуться, но платье, с трудом прошедшее в дверь каюты, не позволяло совершить ей этот маневр так быстро, как она желала. Рейли был куда проворней! Короткий шаг – и вот одна его рука выхватывает шпагу из ножен Уолсингама, а другая вырывает из прорезного рукава золоченой ливреи уже знакомый мне пистоль.

– Елизавета Тюдор, маркиза Дорсет! Вы низложены! – рявкнул Рейли, радуясь случаю произнести в глаза обидчице давно выношенные слова. – Вопреки божеской воле и людским обычаям вы преступно занимали священный трон Британии. Часы вашей тирании остановлены!

– Слазь с бочки, Сильвер! Ты больше не капитан! – немедленно поспешил добавить к исторической тираде недолюбливающий пафосные сцены Лис. – Ну шо, Капитан, занавес?! Касса переполнена – публика в экстазе! Этот умник таки нас не обманул. Никаких мятежей, что вы, что вы! Все чинно, благородно! Маленький государственный переворотец. Оч-чень маленький и очень государственный.

– Это верно, шановнэ панство, – вздохнул донельзя огорченный нашим просчетом Мишель Дюнуар. – Впрочем, пся крев, точку ставить еще рано. М-да! Посмотрим, что он намерен делать со всем, что наворотил, дальше. Пока же – никаких активных действий!

– А если он, скажем, решит нас малехо в расход пустить? – встревоженно поинтересовался д’Орбиньяк, не слишком любивший приказы начальства, связывающие его творческую инициативу. – Нам ему глазки прикажете строить?

– Пан Сергей! Во всей Европе, кроме вас, никто не умеет готовить блюда из картофеля, и, судя по тому, что мы знаем о Рейли, сей знаменательный факт будет вам крепкой броней. Вальдар для него тоже весьма ценен, но это долгая история.