Сегодняшняя ночь веяла отголоском детства, когда Дима со своим другом по даче ложились на пустую дорогу, раскидывали руки и смотрели на яркие звезды. Такие же яркие, как сейчас. Иногда становится жаль, что тебе уже давно не десять лет, когда все проблемы заключались в том, чтобы понравиться соседской девчонке или в том, что за сидение на траве в светлых штанах могла наругать мама.

В голове Димы проносились картины беспечного отрочества, а перед глазами – километры. Он зажмурил глаза и открыл их, чтобы прогнать внутреннее состояние беспомощности. Мотоцикл чуть не завихлял. В этом чувстве Дима вдруг обнаружил нечто новое, неизведанное им до сих пор.

Совсем не отдавая себе отчёт и повинуясь своему воспалённому мозгу, Дима выключил фары.

Может, это и есть его спасение? Что случится, то и случится – такова воля высших сил, в которую верят метафизики. Душа не умрет, она – энергия, а энергия не может куда-то пропасть или быть уничтоженной, она просто перетекает из одной формы в другую. Дима только надеялся, что в следующей жизни ему не придётся снова быть самим собой. В последнее время быть самим собой совсем не отрадно.

Дима проехал в кромешной темноте около трёхсот метров. Он готовился «вот сейчас, вот сейчас точно, и все будет кончено», однако в последний момент решимости в его голову закралась доля сомнения и страха.

Резко, будто бы опомнившись, Дима включил фары.

Ситуация требовала от него быстрого принятия решений, и Дима зажал тормоза, но явно припозднился с этим, потому как в следующую секунду врезался в дерево.

Не на полной скорости, конечно, однако определённый урон он себе нанес: об этом свидетельствовали расшибленный об дерево лоб, саднящая коленка – заваливаясь на бок после столкновения он нехило теранулся ею по асфальту – и, не пойми каким образом, разбитая губа. Мысль о вечном забвении больше не казалась ему такой привлекательной. По крайней мере, сейчас, когда он чуть не превратился в желе, растекшееся по асфальту.

Он не мог оценить урон в полной мере, только ощущал, что здесь больно, там неприятно, ниже – все вообще плохо. Однако, чертыхаясь, Дима со стоном поднялся с одного колена и выровнял мотоцикл, выцепив одну-единственную мысль о том, что теперь ему понадобится помощь специалиста. Номер Сони всегда стоял у него на быстром наборе.

– Привет, чудило, – Соня стояла перед ним в длинном халате, взлохмаченными волосами и с телефоном в руках, и, судя по ее довольно-таки небрежному, но милому виду, она ожидала Диму немного позже, и тем не менее, как ни в чем ни бывало, привычно и бескомпромиссно назвала его своим любимым прозвищем. Многие считали, что Соня из тех, кто напрочь лишен чувства такта, и только один Дима знал, что это «чудило» ласковее всех прочих слов и розовых соплей. Тут Соня пригляделась получше, и ее выразительные осветленные брови взлетели вверх. – Господи, что случилось?

– Я упала с самосвала, – Диме хватило сил, чтобы шутливо процитировать заезженную в свое время фразу.

Сделавшись хмурой, Соня указала рукой в квартиру, мол, проходи.

– Когда ты звонил мне, ты сказал, что у тебя ма-а-аленькая проблемка, которая требует вмешательства моей руки и нитки с иголкой. Ты немного приуменьшил.

Они вместе прошли в просторную кухню, и Соня без вопросов сразу достала две бутылки пива из холодильника. На кухне у Сони Дима всегда чувствовал себя комфортно, а в его жизни в последнее время комфорт был редкой роскошью. Он ощущал, что находится в безопасности: то ли потому, что кухню спроектировали практически без острых углов и сделали ее светлой – под цвет нежно-розовой лилии; то ли потому, что большая часть его детства проходила именно здесь, когда вместе с подругой они решали задачки по математике, пытались найти суффиксы в предложениях, делали потуги целиком выучить «Бородино» и когда вместе просто пили чай и пялились в подвесной телевизор, что до сих пор находился над холодильником.