– В надёжном месте. В келье ты, у лесного монаха. В лесу тебя подобрали добрые люди, сюда привезли.

– Разве не ты меня подобрала? Я же видел твоё лицо. Или это в бреду уже было?

– Лицо моё, – улыбнулась Анфиса, – А видел ты не меня, а сестрицу мою. Мы с нею как две капли.

– Вона что! – удивился Родион, – А ты здесь как же?

– Да так вот. По необходимости крайней. Благодари Господа, что Настя с Колей, мужем её, тебя нашли. Они знали, что делать. Кто другой бы тебя нашёл, да в больницу свёз – не гулять бы тебе боле по белу свету. Уж десять дней, как мы с батюшкой у безносой тебя отбиваем. Она тебя туда тащит, а мы с ним за ноги держим.

Родион помолчал некоторое время, не зная, что сказать, лишь заворожённо и извинительно как-то глядя на собеседницу.

– Я доставил тебе много хлопот, Анфиса. Прости. Я не знаю, как тебя благодарить. Что я могу для тебя сделать? – он слегка встрепенулся, как будто что-то вспомнив, – У меня денег много! Правда… я не знаю, где они сейчас.

Анфиса тихо рассмеялась, погладила его по накрытому покрывалом плечу.

– Не волнуйся так, вредно тебе сейчас. А деньги твои под головой у тебя. Только ты себе их оставь. А сделать для меня ты кое-что сможешь. Если, конечно, захочешь и решишься. Только об этом не сейчас.

– Почему же? Я готов… скоро буду, наверное. Что я должен сделать?

Она ничего не ответила. Тихо вздохнув, встала, поставила на стол чашку с недоеденной Родионом ухой, повернулась к образам, тихо прошептала что-то, перекрестившись, поклонилась.

– Мне пора, Родя. Сейчас придёт отец Фотий, рану тебе присушит. Весь день он с тобой будет. Слушай его, не перечь ни в чём. Это пока всё, что от тебя требуется. Я приду вечером, когда солнышко спать уляжется, и буду с тобой до утра. Так надо, нельзя иначе.

Родион высвободил руку из-под покрывала, провёл ею по лицу, немного обиженно и просяще глянул на женщину.

– Зачем столько тайн, Анфиса? Это же напрягает. А мне сейчас нельзя, сама же сказала.

Она улыбнулась, снова села рядом с Родионом, положила тёплую свою ладонь ему на запястье.

– Ты слышал что-нибудь про тысячу и одну ночь?

– Как же, сказка такая есть, арабская, кажется. Я, правда, не читал, но в общих чертах знаю.

– Вот и хорошо, что в общих чертах. И мы с тобой в эту сказку поиграем. Хочешь?

Родион кивнул головой.

– Значит, тому и быть. Ты ведь ещё не завтра козликом заскачешь. Правда, тысяча ночей – это много. Нам, поди, поменьше понадобиться. Но будет интересно, обещаю. А сейчас, не казни, султан, свою Шахерезаду. Пора мне, – она провела ладонью по его поросшей щетиной щеке, улыбаясь, покачала головой, – Борода то! Скоро батюшку догонишь. Спроси у него, может, есть чем побрить.

Скрипнула дверь и в проёме, на фоне светлеющего неба, возникла рослая сутуловатая фигура отца Фотия. Остановившись на пороге, не в силах сказать ни слова, он удивлённо глядел на Родиона, в его просветлённые рассудком глаза.

– Чудны дела твои, Господи, – наконец прошептал он, крестясь на образа. Затем обернулся к Анфисе: – Светает, дочка, проспал я немного, прости.

– Да полно, батюшка, нешто пересидела. Принимайте молодца. Гляньте-ка, услышала нас Заступница, прогнала прочь старуху, – она радостно смотрела на Родиона, – Ну а я пойду, пожалуй. Выздоравливай, Шахрияр!

Она слегка махнула Родиону на прощание ладошкой, скрылась за дверью. Отец Фотий, пожелав ей вслед доброго сна, сел на её место, всё ещё удивлённо разглядывая больного, словно не веря глазам.

– Как звать-то тебя, – спросил наконец.

– Родионом, отче. А вы, верно, отец Фотий?

– Верно, истинно верно. Ну, значит, будем жить, сынок. Давай-ка, перевяжемся.