Улучили мы подходящий момент, когда на речке – в том месте, где проходила трасса водного слалома – никого не было. Напялили мы оранжевые спасательные жилеты и уселись в байдарку – двойку. Я сидел без весла – мне было приказано двумя руками держаться за борта и постараться не мешать. Речка шумела так оглушительно, что нам пришлось объясняться на пальцах или орать прямо друг другу в уши.
Ну и что? Прокатил меня Вовочка на лодочке. Чтоб его прокатили так на том свете, туды его в качель! Если кто пробовал этот… экстрим – тот меня поймет. А кто не пробовал – упаси вас, Боже! И не пробуйте! Я, когда в конце концов понял, где у меня верх, где низ; разобрался насчет права и лева – маленькими, осторожными шажками отошел – тупаньки, тупаньки ножками – подальше от этой очаровательной речушки и заорал, стараясь не смотреть на хохочущего Вована: «Если ты человек, а не пеликан – ты по земле ходи!»
Интермеццо среди ночи
«Борь, ты знаешь…» «Пока нет.» «Я боюсь хорошего. Мне все время кажется, што после хорошего обязательно што-то случится плохое.» «Тебе сейчас хорошо?» «Очень. Вот я и боюсь уже.» «Давай я те в ухо тресну? И можешь считать, што плохое уже случилось.» «Дурак ты. Я серьезно.» «Тебе, радость моя, точно пора электричеством лечиться. Сходи на кухню, возьми вилку и в розетку сунь.» «Ты можешь со мной серьезно разговаривать?!» «Кане-е-ешно! Лежит рядом очаровательная голая женщина, а я начну счас философствовать!» «А я правда очаровательная?» «Да иди ты в жопу…»
«Борь, а где мои трусики?» «А я откуда знаю? Разве я сторож твоим трусикам?» «Ну отдай!» «Ты, лапушка, совсем трехнулась. Похож я на фетишиста?» «Ну, а куда они тогда делись?» «О, Господи! Зачем они тебе сейчас, а?» «Я в туалет хочу.» «Тебе че, на соседнюю улицу идти?» «Все равно. Я стесняюсь.» «Очень мило. И давно это с тобой?» «Отвернись, я под кроватью посмотрю.» «Да одень мои! Ты девочка изящная, авось не треснут. А то, пока искать будешь – опысаесся.» «А где они?» «На кресле.» «Все. Больше не сниму.» «Я упомяну тебя в завещании. Насчет трусов. Носки не нужны?» «А все-таки ты грубый…» «Ну, мать, тебя хрен поймешь. То я у тебя самый нежный в мире, то грубый. Ты уж определись.» «Я пошла.» «Жду тебя, а ты вернись.»
«Вот те здрасте. И в честь чего ты в соплях?» «Я… я присела… и… и твои плавки… порвали-и-и-ись…» «И ты плачешь из-за поганых трусов?!» «Я же говори-и-ила… обя… обязательно плохое будет!» «Ну-ка, иди сюда. Давай сопли вытрем и успокоимся. Да што ж такое-то! У всех бабы, как бабы. А как мне – так декадентка!»
«Ой, Борька, вот они, под подушкой.» «Кто – они?» «Мои трусики. Слушай, померяй, а? Может, тебе подойдут – вместо плавок?» «Маманя-а-а!!! Роди меня обратно!»
Татарская розетка
А дело было так. Ну, или почти так. Была у меня невеста. Очередная. Дама немолодая, но все, што надо, было у нее там, где надо. Кстати, я и сам уже был тогда, как осетрина и брынза из одного известного буфета. Ну, дело не в этом. Жила там по соседству одна татарочка лет 40. Вот уж – што рахат-лукум, то рахат-лукум! Мордашка симпатичная, фигурка стройненькая. Да еще была у нее отвратительная привычка ходить везде в каких-то подштанниках до колен, которые так обтягивали ее аппетитную попку, што я при встрече мысленно матерился и плевался во все стороны. А снаружи мило улыбался и говорил: «Салам, айналайн…»
И вот сижу я как-то у невесты, какой-то хреновиной занимаюсь. Звонок в дверь. Дама моя пошла открывать. Минут через пять возвращается: «Борь, сходи к Гуле. У нее розетка сломалась, посмотри, может, починишь.» Я собрал инструментик и пошлепал.