Стройная девчушка решительно поднялась на мостик и вытянулась перед капитаном:

– Гхац Кох! Я пришла записаться в добровольцы!

– Что? – впервые с момента встречи Яблочкова с Кохом на лице последнего появились эмоции, в данном случае – удивление.

– Я хочу остаться на корабле! – отчеканила малышка и задрала нос, видимо, пытаясь придать себе больше значимости.

– Покиньте рубку, стажер! – ответил Кох, отвернувшись от девушки и сделав вид, что не замечает торжествующего лица Яблочкова, явно замыслившего устроить небольшой скандал.

– Я никуда не уйду! – последовал решительный ответ, и девушка повернулась к стоявшему сбоку от капитана старпому:

– Гхац Нунатак! Прошу вас сделать соответствующую запись в бортовом журнале!

– Нунатак! Выведите стажеров из рубки! Им здесь не место! – холодно и явно раздражаясь, хоть и стараясь не показывать этого, произнес Кох.

Яблочков почувствовал удачу. Вот он, тот самый конфликт, о котором он мечтал! Ему будет что доложить руководству, которое любило пикантные истории и сплетни больше правдивых, а потому скучных докладов. Откашлявшись, он протянул руку, чтобы погладить девушку по голове, и с напускной грустью в голосе произнес:

– Деточка, военные действия для взрослых, а вам нужно сначала повзрослеть…

Его рука так и не коснулась головы стажера, погладив пустоту. Сверкнув на него зелеными глазищами, девушка ловко уклонилась от показной ласки. Не смирившись с промахом, инспектор произнес:

– Война – это боль и кровь. Подумайте, куда вы стремитесь…

– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! – процитировала малышка Саласара и довольно нахально добавила: – Но вам этого не понять.

Яблочков удивленно заморгал, не ожидая подобных слов от стажера.

– Почему же? – с трудом нашелся с вопросом федеральный инспектор.

– Вы старик.

В бирюзовых глазах Коха вспыхнули огоньки. Его следующие слова прозвучали неожиданно для большинства собравшихся в рубке гостей и членов экипажа:

– Нунатак! Удовлетворите просьбу стажера!

Саня заулыбалась, довольная результатом, забыв про Яблочкина, который уже пришел в себя и по-прежнему надеялся выиграть в словесном поединке, который начал.

– Как вас зовут, дитя? – поинтересовался инспектор, придав лицу грустное выражение.

– Александра Воробьева!

Грусть сменилась скорбью.

– Вы еще пожалеете, милая птичка, – произнес Яблочков, провоцируя девушку, но неожиданно услышал совсем не то, что ожидал:

– Воробей – птаха смелая! Мой папа всегда так говорил. Позвольте и мне узнать вашу фамилию. Судя по всему, вы Орлов или Соколов?

Яблочков сконфуженно промолчал. На губах Коха появилась улыбка. Оценив ситуацию, по мостику взбежала Рысь.

– Запишите и меня! Маруся Николаева!

– И меня, – рядом с девчонками возник великан Байса.

– Думаю, будет лучше поставить этот вопрос перед всем экипажем, – спокойно произнес Кох, стирая улыбку с лица, но по-прежнему с интересом разглядывая стоявшую перед ним Сашу. Не прошло и десяти минут, как слова капитана, к большому неудовольствию Яблочкова, транслировались по внутрикорабельной связи. А еще спустя какое-то время возле рубки выстроилась очередь из стажеров, желавших остаться на корабле в качестве добровольцев. Федеральному инспектору пришлось отложить пространную беседу, которой он изводил Коха, на другое время.

Вечером, после отбоя, когда наконец, Виктор Кох остался один, в его дверь постучали. Снова надевая китель и поминая нежданных ночных гостей нехорошими словами, мужчина открыл дверь. На пороге стояла Саша Воробьева.

– Это еще что такое? – воскликнул Кох, на мгновение забыв о своем умении «держать лицо».