– Он не один, как я слышал?

– О, да, разумеется. Есть по крайней мере еще один с ним, и предполагают, что он раздобыл сообщника тут, в самом доме!

– Тебе сказал так лорд Кроули?

– Кроули и шампанское с ним заодно… по секрету, разумеется, как и тебе твоя барышня. Но даже и по секрету он ничего не сообщил мне о Мэкензи. Сказал только, что есть тут в толпе гостей сыщик, вот и все. Допущение его в качестве гостя, разумеется, величайший секрет, который надо скрывать от всех приглашенных: это может их оскорбить. А еще пуще надо это скрывать от прислуги, за которой сыщик особенно должен следить. Вот мои сведения о положении дел, Банни, и ты должен согласиться со мной, что партия оказывается несравненно интереснее, чем мы могли воображать.

– Но и несравненно труднее для нас, – проговорил я со вздохом под влиянием малодушной тревоги. – На этой неделе наши руки, во всяком случае, связаны.

– Не совсем, дорогой Банни, хотя я согласен, что шансы против нас. Но даже и в этом я не вполне уверен. Существуют всякого рода возможности при подобных тройных комбинациях. Заставь А следить за В, и его взгляд уже не будет тогда направлен на С. Эта теория очевидна. Только Мэкензи чрезвычайно крупное А, и мне будет прискорбно иметь с ним какую-либо переделку в здешнем доме. Хотя великолепно было бы втереться между А и В и одурачить их обоих! Это стоит громадного риска, Банни, подобная штука! Стоило бы риска даже и просто вырвать хоть что-нибудь из лап такой старой лисицы, как В с его шайкой, да еще в его исконном излюбленном деле. Ах, Банни, это будет очень похоже на крикет, клянусь Юпитером! Как джентльмены и игроки около одних и тех же воротец!

Глаза Раффлса сверкали так, как я уже давно не видел. Они светились преступным восторгом, вспыхивавшим у него лишь при мысли о каком-нибудь новом сумасбродстве. Он сбросил ботинки и начал метаться по комнате быстро и бесшумно. Никогда еще я не видал Раффлса таким возбужденным.

– Дорогой мой Альфред, – сказал я, подражая собственной его манере, – ты чересчур уже увлекаешься игрой высшей школы. Смотри, ты падешь жертвой спортсменских стремлений, и ничего больше. Воспользуйся же этим уроком и не заносись так высоко, если хоть чуточку дорожишь нашими шкурами. Изучай дом, сколько тебе вздумается, только не вкладывай свою голову в пасть Мэкензи!

Моя сильная метафора заставила его остановиться, он стиснул зубами сигарету, и между сверкающих глаз появилась глубокая складка.

– Ты совершенно прав, Банни, я не буду больше, право, не буду. Только видел ли ты ожерелье старухи Мельроз? Я мечтал о нем целые годы, но я не буду валять дурака, клянусь честью, не буду!.. Однако, черт возьми, подставить ножку профессорам да еще и самому Мэкензи, это была бы большая игра, Банни, очень большая игра!

– Только не следует начинать ее на этой неделе.

– Нет, нет, я не буду… Но меня занимает, как профессора думают приняться за работу. Вот что мне хотелось бы знать. Я соображаю, действительно ли у них есть сообщник в доме. Как бы мне хотелось разведать их план… Но так и быть, Банни, не беспокойся! Все будет по твоему желанию.

При таком заверении я ушел в свою комнату и улегся в постель с облегченным сердцем. Во мне оставалось еще настолько честности, что я радовался отсрочке наших теперешних подвигов, трепетал перед их выполнением, оплакивал их неизбежность. Иными словами, это подтверждало и без того слишком очевидный факт, что я был несравненно слабее Раффлса, был плох по всем пунктам. Впрочем, и у меня было одно, пожалуй, ценное качество: я обладал способностью отбрасывать неприятные думы, не связанные тесным образом с настоящим моментом, совершенно выкидывать их из головы. Применяя эту способность, я наслаждался в последнее время легкомысленной жизнью в городе с такой же постыдной беспечностью, как я отрекся от нее год тому назад. И точно так же здесь, в Мильчестере, в течение вызывавшей столько опасений крикетной недели я, собственно, в конце концов отлично проводил время.