Девчонки были свои же, сельские, одна из Брянской области, другая из Кировской, одну звали Машей, вторую Клавой. Маша была брянская, Клава – кировская.

– Вот и разобрались, – довольно воскликнул Блинов и потер руки.

– А тебя мы знаем, – сказала старшая из группы медичек, Маша, ткнула пальцем в телогрейку Куликова, – ты знаменитый в нашей дивизии человек.

– Это как же? – недоуменно спросил Куликов.

– Знаменитый, знаменитый… Ты – Вася-пулеметчик. Верно?

– Верно, – воскликнул взбодренный словами санинструкторши Куликов.

– А тебя не знаем, – сказала Блинову Клава, вторая санинструкторша. – Ты такой известности еще не достиг.

Второму номеру такое суждение приятной медички настроение не испортило совершенно, – ну просто никак не испортило.

– У меня все еще впереди, – уверенно проговорил Блинов.

– Да? – брови на Клавином лице взлетели вверх.

– Ага.

– Кашель есть? – озабоченно спросила Клава.

Блинов не выдержал, рассмеялся: что такое кашель здесь, на передовой линии фронта, в промозглых расползающихся окопах, когда каждый день совсем рядом, в нескольких метрах от пулеметного гнезда бойцам отрывает руки, ноги, головы, осколки вспарывают животы, выворачивают внутренности, разбрасывают во все стороны кишки, отонки, требуху, переваренную еду, когда в человеке притупляется, исчезает все, что в нем оставалось человеческого…

Тут даже о том, чтобы тебе, когда погибнешь, вырыли могилу поглубже, не с кем переговорить… А кашель… кашель – это тьфу, переваренный компот из крыжовника в детском саду, дрисня разволновавшегося младенца.

– Разве я спросила о чем-то смешном? – сведя вместе брови и проложив между ними неглубокую складку, поинтересовалась Клава, голос у нее сделался строгим от множества металлических ноток, возникших в нем. – Или я выгляжу смешно?

– Выглядите вы великолепно, товарищ сержант, – Блинов начал поспешно отрабатывать задний ход, – если бы не война, если бы рядом находился загс, я бы на вас женился… Мы бы тут же расписались.

– Ого! – удивленно воскликнула старшая инструкторша, Маша, покачала головой. – На ходу срезает подметки товарищ…

– Не боится боец, что ему пропишем клизму и поставим прямо в окопе. На первый раз клизму щадящую, на полведра, а дальше… дальше – с увеличением. Чем дальше, тем больше, – сказала Клава, язык у нее, так же как и у напарницы, был беспощадным, на этот кол лучше не садиться.

– По вашему велению, да из ваших рук готов и клизму… Хоть на полтора ведра с первого захода, – не замедлил высказаться Блинов. – С удовольствием!

В результате Куликов получил из Машиных рук пакетик с противопростудным порошком.

– Это наше изобретение, в санчасти приготовили, – пояснила Маша потеплевшим голосом, видать, имела к противопростудному средству самое прямое отношение, – тут смесь двух трав, аспирина, еще… в общем, с добавлением стрептоцида… Так что, Вася-пулеметчик, пей и будь всегда здоров.

– Понял, – сказал Куликов, качнул головой благодаря медработников, внутри у него возникло что-то теплое – отвыкли они здесь, на фронте, от общения с женским полом…

Да, собственно, у себя дома, в деревне Башево, он тоже не часто общался с женским полом, более того – даже побаивался тамошних девчонок – готовы ведь обсмеять в любой удобный момент и дорого за это не взять… Но от страха и смущения Куликов голову в песок не засовывал, не прятался, старался вести себя достойно.

– Молодец, что понял, – одобрительно произнесла Маша и поправила шапку на голове пулеметчика, у Куликова от этого простого движения даже под сердцем что-то защемило, зашлось, а на душе сделалось сладко, будто его наградили орденом – например, Красной Звезды. – Так что поправляйся, Вася-пулеметчик, – добавила Маша и вновь поправила шапку на голове Куликова. – Через пару дней нагрянем снова. Нашему начальству не нравится, что ваша рота – в соплях… целиком в соплях, вплоть до командира.