Бросила его? На этом все? Почему тогда его брат так заострил внимание на этой девушке?

– Ты любил ее?

Ответ очевиден, но мне хотелось взглянуть на реакцию. Услышать, что именно скажет сам Майк.

Резко распахнув глаза, он поднял взгляд на меня. Опустошенный взгляд. Будто из него вынули всю душу.

– Больше, чем кого-либо еще в этой жизни, – на одном дыхании произнес он.

Я впервые видела Майка таким. Сокрушенным. Уязвимым. Привычная напыщенность испарилась. Передо мной стоял сломленный, потерянный парень, а не самоуверенный, наглый музыкант.

– И ты не пытался ее вернуть? – Очевидно, воспоминания причиняли ему страдания. Мне хотелось понять, в чем истинная причина. И почему Антонио упомянул эту девушку.

– Это невозможно, – ответил Майк, а затем посмотрел на меня так, словно увидел призрака, и отшатнулся.

– Майк?

Да что с ним?..

И тут меня осенило.

Таблетки. Галлюцинации.

– Майк, что ты видишь? – Желая успокоить, я подняла руку к его лицу, но он отпрянул и выронил фотографию. От резкого звука вздрогнул, мотнул головой и часто заморгал. Испуг перестал искажать черты его лица, но настороженность осталась.

– Я не… – начал было Майк, когда внизу раздался звонок в дверь. Лишь на мгновение замешкавшись, он произнес: – Идем. Пиццу привезли.

Ничего не объясняя, он вышел в коридор и остановился возле двери, ожидая, что я пойду за ним. Напоследок окинув комнату еще одним взглядом, я вышла вслед за хозяином дома. Майк тут же достал ключи и запер дверь. Словно отгораживая от меня не только часть дома, но и часть себя.

Пока мы спускались, никто из нас не произнес ни слова. Совесть подталкивала извиниться, что я вторглась на запретную территорию. С другой же стороны – Майк все твердил, что хочет сблизиться, но не торопится открываться мне по-настоящему.

Кто бы говорил… Ведь я и сама для него закрытая книга.

Майк все так же молча встретил доставщика пиццы, отнес коробку на кухню, затем мимолетно взглянул на меня, достал бутылку воды из холодильника и, отвернувшись, принял очередную таблетку. Успела заметить бутылек, когда он доставал его из кармана.

– Давно ты их принимаешь? – спросила, усаживаясь за барную стойку.

Майк, продолжая меня игнорировать, раскрыл коробку с пиццей и подвинул ко мне.

– Ешь. – Вот и все, что я услышала от него с тех пор, как мы покинули второй этаж.

Раздражение закипало в венах. Глупо злиться на собственную оплошность, испортившую вечер, но, черт возьми, нельзя продолжать в том же духе.

Вздохнув, я откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

– Так не пойдет, – заявила, глядя прямо на Майка. – Если будем продолжать закрываться друг от друга, можно прямо сейчас перечеркивать последние несколько недель и расходиться в разные стороны.

Майк сомкнул веки и принялся массировать пальцами переносицу, а затем открыл глаза и встретил мой прямой взгляд.

– Почему тебе вечно хочется залезть в мое прошлое? То изображаешь из себя психолога, выспрашивая о семье, то теперь полезла, куда не просили. Я, кажется, дал четкую инструкцию, как добраться до ванной. Или у тебя проблемы с ориентацией в пространстве? Думаешь, найдешь в прошлом меня настоящего? Но вот он я! Настоящий я сейчас перед тобой! А тот жалкий парень давно сдох, и я не советую вытаскивать его останки на поверхность. Ничего хорошего тебе это не принесет.

С каждым словом его голос приобретал все больше раздраженных и злобных ноток. Губы Майка кривились в усмешке. Глаза утратили блеск и теплоту. Передо мной вновь предстал тот заносчивый музыкант, которого я впервые встретила в «Шляпе Фокусника». И он выпустил шипы, пытаясь уколоть как можно больнее.