– Чего?!

– Точно тебе говорю. Человек сидит, вернее, ребенок. Кроме шуток. Пошел я в туалет в хвост самолета. Но так и не дошел. Там, в хвосте, наши чемоданы лежат, и вдруг из одного человеческий голос раздается, детский причем. Просит выпустить, говорит, что больше не может терпеть и сейчас описается. Позовите, говорит, немедленно Андрея Сорокина. Иди, выпускай. – Дмитрий хмыкнул.

– Неужели Анька? Убью заразу!

Сонливость как рукой сняло. Андрей почти пробежал в хвостовой отсек, добрался до своего чемодана и открыл замок. Так и есть! В чемодане, скрючившись в три погибели, сидела, нет, лежала Анька. Он со злостью вытащил ее из чемодана за воротник куртки.

– Андрюшенька, миленький, потом убивать будешь, дай сначала в туалет сбегать!

– Черт с тобой, беги! Но потом я с тобой разберусь.

Пока сестра была в туалете, Андрей осмотрел чемодан. Гантели в нем не было, поэтому он, наверно, и не заметил изменений в весе чемодана. Тощая сестрица была ненамного тяжелее гантели. Ладно, отсутствие гантели в конце концов можно пережить. Но в чемодане не было и половины тех вещей, которые он так старательно складывал вчера вечером. Во что же ему переодеваться? Нет, сейчас он все-таки этой гадине маленькой так надает по шее, что мало не покажется. И что, скажите на милость, теперь с ней делать? И родители, наверно, уже на ушах стоят: дочь пропала. Надо им позвонить, обрадовать. Андрей достал из кармана телефон и попытался позвонить, но связи не было.

Сестра, наконец, вышла из туалета. Вид у нее был ошарашенным.

– Там это, там это, – она тыкала пальцем на дверь туалета, но ничего более членораздельного у нее не выговаривалось.

– Не морочь мне голову!

Андрей дал ей увесистого щелбана по лбу и, взяв за шкирку, поволок в салон. Почти все пассажиры уже проснулись и с веселым интересом смотрели на них. Кто-то удивлялся, почему девчонку на регистрации не обнаружили. Разве чемоданы не просвечивают? Может быть, на внутренних рейсах и не просвечивают? Да нет, давно просвечивают.

Андрей озадаченно произнес:

– Хоть убей, не помню, чтобы я чемодан показывал. И вообще не помню, как я здесь оказался.

Тут все загалдели. Выяснилось, что посадки в самолет не помнит никто из пассажиров. Все помнили, как отъехали на автобусе, как встали в глобальную пробку перед Рассудовым. А потом как отрубило. Да, дела…

– Зато я помню. И даже знаю, почему вы не помните, – нахально встряла в разговор Анька.

– Лучше молчи, убью. Откуда тебе знать, когда ты в чемодане сидела. И кстати, ты знаешь, что в чемодане ты могла бы задохнуться без воздуха?

– Да знаю я, знаю. Я, чтобы не задохнуться, там несколько дырочек просверлила папиной дрелью.

Андрей аж застонал:

– Дырочек она просверлила! В чемодане за семьсот долларов! Испортила такую вещь! Возместишь, когда вырастешь! И когда ж это ты успела, интересно?

– Да не переживай ты так за свой чемодан, противно даже. Ничего я не испортила, я в незаметных местах просверлила. Ты ведь ничего не обнаружил. А сверлила я, когда ты утром бегал трусцой в парке.

– А залезла в чемодан когда?

– Когда ты ходил днем в "Евросеть" с тарифами разбираться. Тогда и залезла.

– А знаешь ли ты, дура стоеросовая, что если бы чемодан не в хвосте салона остался, а в багажном отделении был, ты бы от холода умерла?

– Не такая уж я и дура. Я про это читала, поэтому оделась потеплей и взяла с собой химическую грелку, у папы стащила. Я все продумала, вот только то, что мне в туалет захочется, как-то из виду упустила.

Здесь Дмитрию, наконец, удалось вклиниться между ними:

– Слушайте, ребята, вы потом как-нибудь разберетесь между собой. Есть более важные вещи. Кажется, девочка сказала, что она знает, почему мы не помним, как оказались в самолете.