(Гетин 1998, 164—170). Однако в настоящее время мы имеем дело с очень разнообразной исторической и культурной средой буддизма, которая включает Индию, начиная с 5го – 4го веков до н. э.11, Таиланд и Шри-Ланку с 3го века до н. э., Китай с 1го века н. э., Корею и Японию с 5 – 6го веков н. э., Тибет с 8го века н. э., и «Запад» примерно с 19 -21го веков. Такое существенное различие контекстов делает две традиции практически несовместимыми, однако внутреннее функционирование человека подчиняется весьма специфическому набору вневременных структурных законов, в чем мы убедимся позже, подробно рассматривая структуру человеческого субъекта.

– Космологический контекст. Предметом психоанализа является человеческий индивид, испытывающий симптом или набор симптомов, находящийся в контексте западной патриархальной буржуазной семьи, наследующей багаж европейского исторического, религиозного и эпистемологического развития. В то время как Будда Дхамма помещает субъекта, испытывающего страдания, в сложную мандалу космоса, охватывающую вневременные царства желания, формы и бесформенности, без учета конкретного исторического влияния. И все же культурный контекст стран, где происходило развитие буддизма в том виде, в котором мы знаем его сегодня, оставляет специфические штрихи и привкусы. К ним относится индуистская брахманическая доктрина, характеризующаяся патриархальной семейной структурой, от которой Сиддхартха Гаутама освобождается, становясь саманой, то есть бездомным аскетом, ищущим освобождения от бесконечного повторения жизни и смерти (Уильямс 2002, 12). Рассказ о переселениях, ведомых желанием, осуществляется при создании буддийской модели Трех миров через идею эквивалентности космологии и психологии, а именно определяя фактор обусловленности через материальность означающего12 и вытекающие из этого последствия обитания в мире.

– Модели человеческого субъекта. В психоаналитической теории субъект Жака Лакана – это субъект бессознательного, т. е. существующий по отношению к основополагающим психическим полям или регистрам, а именно Символическому, Воображаемому и Реальному. Таким образом, субъект состоит из пермутаций желания: быть воображаемым объектом желания (материнского) другого, символической функцией закона отца и настойчивым избытком трансгрессивного наслаждения, которое сопротивляется означению (Вуд 2012, 34). В рамках этой модели повторение симптома субъекта является связующим звеном, которое удерживает регистры вместе (Монкайо 2012b, 61). Человеческий субъект, согласно Дхамме Будды, состоит из пяти психофизических агрегатов, в то время как бессознательное функционирование субъекта описывается доктриной взаимозависимого происхождения. В последнем случае движущей силой, действительно, является желание, а именно жажда жизни. Именно здесь наиболее ярко проявляется сходство двух традиций. В рамках «большего контейнера» безначального космоса, где существа перемещаются в поисках реализации и разрешения стресса, современная ситуация предлагает нетеистические дискурсы, достаточно смелые и сложные, чтобы прояснить фундаментальные универсальные проблемы человечества, а именно желание, нехватку и миф о благотворной трансцендентности, таким образом, одновременно переписывая и обогащая, а по сути заново открывая то, что я здесь называю «правильным пониманием».

Праксис как метод не относится ни к сравнительной философии, ни к подходам, связанным с «распараллеливанием» дискурсов восточной и западной традиций, о чем говорили Гарфилд (2002) и Грегори (2008). Путь, который рассматривает реальное через символическое, а именно соотнесение Дхаммы, психоаналитической теории, даосских внутренних искусств и искусства движения с опытом страдания, неосознанности и деперсонализации, является радикально эмпирическим и субъективным подходом. Однако я утверждаю, что иначе и быть не может в отношении темы исследования, которая заключается в том, чтобы правильно понять и интегрировать субъективные встречи с Реальным. Здесь дискурсы и методы различных традиций взаимопроникают друг в друга, тем самым подходя к проблеме страдания с различных углов, что выводит ее из чисто академического контекста и преобразующе связывает с живым опытом. Таким образом, знания, полученные в результате анализа, непосредственно применяются для того, чтобы вызвать внутренние изменения.