Указывая на окно, он предлагал нам подумать над тем, какой эффект лозунги Революции могла бы произвести на состоятельных обитателей близлежащего пригорода Хьютон и какое – на жителей чёрных пригородов. Возможно, впервые за всё время учёбы в средней школе я внимал каждому слову.

Во время каникул меня пригласили вместе с несколькими друзьями погостить на ферме одного из наших одноклассников. Его отец был состоятельным «картофельным королём» в районе, который позже приобрел печальную известность тем, что фермеры держали рабочих, поставляемых им полицией, в условиях, сходных с рабскими. Дело не в том, что мы заметили что-то необычное. Это было беззаботное время – купание, игра в теннис, катание на лошадях. Но мы спорили о политике до середины ночи. Когда я вынудил моих друзей признать, что к чёрным относятся плохо, они ответили, что правление белых свергнуть невозможно. Я горячо, возможно, слишком романтично доказывал, что как французские крестьяне поднялись с вилами и серпами, точно так же поднимутся и чёрные южноафриканцы.

После того, как я написал экзаменационную работу «Причины Французской революции», я получил самую высокую отметку в школе и столкнулся с непривычной ситуацией, когда те, которых иронически звали «зубрильщиками латыни», обратились ко мне с вопросом, какие книги я бы рекомендовал им прочитать. Среди «зубрильщиков» был Тони Блум, который стал моим другом и позднее, в качестве председателя компании «Премьер Миллинг» стал одним из «голосов разума» в крупном бизнесе страны. Он входил в первую группу бизнесменов, которая встретилась с Оливером Тамбо в Лусаке. Ещё одним был Ричард Голдстоун, который позднее стал судьёй и возглавлял знаменитую Комиссию Голдстоуна, расследовавшую причины политического насилия. Угрюмый, бесстрастный мальчик, он судил мою схватку со старостой школы в его саду.

Я удивил и своих учителей, и себя, получив довольно высокие оценки на выпускных экзаменах. Итак, после многих превратностей я покинул КЕС на высокой ноте, умудрившись даже расстаться по-доброму с «Боссом». Когда я жал ему руку, он выглядел мягче и высказал свое удовлетворение тем, что я получил оценки, дающие возможность поступать в университет. Подозреваю, однако, что он испытывал облегчение оттого, что война между нами, наконец, закончилась. КЕС был для меня полем боя. Я вышел из неё без чувства обиды, не имея ни против кого зуба, довольно уверенным в себе, готовым к противостоянию власть имущим и с пробуждёнными умственными способностями. Но оттого, что всё закончилось, я чувствовал такое облегчение, что сжёг все свои тетради, за исключением конспектов Тедди Гордона. Через несколько лет они были конфискованы полицией безопасности.

Мой отец был занят тем, что зарабатывал на жизнь, моя мать – свадьбой моей сестры и детьми, которых она рожала. Они надеялись, что я остепенюсь и найду работу, потому что они не имели денег, чтобы послать меня в университет. Я сначала работал учеником по контракту в адвокатской конторе, занимаясь по вечерам в юридической школе. Я надеялся, что юриспруденция сориентирует меня на вопросы судьбы чёрных. Однако учёба показалась мне скучной. Что ещё хуже, мои обязанности клерка заключались в таком достопочтенном занятии, как выбивание долгов в судебном порядке.

Большую часть того, чему я научился, я узнал от Джулая Маришане – рассыльного и так называемого «мальчика для приготовления чая» в этой фирме. Он познакомил меня с официальными процедурами в судах нижнего уровня – как регистрировать судебные повестки и предписания. Однажды он был арестован на расстоянии одного квартала от нашего офиса потому, что забыл свой пропуск. Полицейский отказался разрешить ему сходить за удостоверением личности, которое лежало в ящике его стола. К счастью, мы смогли добиться его освобождения, поскольку один из наших клиентов увидел, что Джулая заталкивали в «чёрный ворон». Иначе он мог бы сгинуть на картофельном поле.