Говоривший признавал, что они были не первыми переселенцами, а одними из многих. Они пойдут туда, где уже начали осваиваться их соплеменники и дальние сородичи.

– Kia ka’a tatou. Kia maia. Будьте сильны духом и телом. Мы последние из многих, кому предстоит установить новые права в новом доме. Наши сородичи будут нас приветствовать. И если те, кто не в родстве с нами, потребуют от нас битвы, мы будем сражаться так, как не сражались никогда раньше. Мы сможем. Мы заставим тех, кто бросит нам вызов, отпрянуть в страхе, а тех, кто нас поприветствует, возрадоваться тому, что мы – их союзники.

Пока продолжалась эта речь, ко мне подошли другие дети из лагеря. Их больше не обременяла поклажа, и теперь они получили возможность выяснить, кем был затесавшийся среди них незнакомец. Должно быть, я выглядел именно так, как себя чувствовал – выставленным на всеобщее обозрение, беззащитным.

– No ‘ea koe? Откуда ты? – спросил самый высокий из них. Я пожал плечами, избегая смотреть ему прямо в глаза. Иногда именно во время отдыха начинаешь чувствовать все то, что отгонял прочь, чтобы выжить. Я устал, и ни притворства, ни бахвальства во мне не осталось.

– Маленький бездомный мальчик…

– No whenua…

– Ara, te tutua!

– He tutua koretake!

– Koretake, koretake, koretake[31], – хором скандировала детвора. Никчемуха. Я с ними не спорил. Я платил свою цену.

Оно казалось невероятно далеким, это поселение в Те-Упоко-о-те-Ика, «Рыбьей голове»[32], как мы ее называли, на самой южной оконечности Северного острова Новой Зеландии. Мне хотелось верить, что, когда мы дойдем до этого места, эти люди обретут новый дом, и я вместе с ними. Но, поскольку за свою короткую жизнь мне довелось так много скитаться в одиночестве, я знал и то, что в подобном путешествии будет непросто находить пристанища для отдыха. Везде уже жили другие люди, и они станут защищать свои земли. Вряд ли наше прибытие вызовет у них радость.

Все это обсуждалось довольно долго. А потом, когда настало время отдыхать, речи обратились в пение. Не могу описать то глубокое утешение, которое принесла мне тогда waiata[33]. Прошло долгое время с тех пор, как я слышал такие песни и видел вокруг себя лица, такие же, как мое собственное, принадлежавшие людям разных поколений.

Дети давно оставили меня в покое, поскольку я не реагировал на их дразнилки хоть сколько-нибудь воодушевляющим образом. Но я знал, что их родители и старейшины не смогут бесконечно игнорировать мое присутствие или, по крайней мере, не смогут создать видимость, что меня игнорируют, не спросив наконец, кто я такой. Время, когда мне следовало представиться подобающим образом, давно прошло. Могу списать такое странное положение вещей лишь на странные обстоятельства нашей встречи. Решив, что я достаточно безобиден, эти люди не имели ни сил, ни желания замечать мое существование бок о бок с ними. Но теперь, когда все немного отдохнули от многодневного пешего перехода, на меня обратили внимание.

«E tama, no ‘ea koe?»[34] На этот раз в вопросе не было угрозы. Его задала женщина, сопровождавшая старика. Это она всю ночь пела с ним защитные заклинания. Старик был рядом, но не поднял глаз – однако он наверняка напряженно прислушивался. Женщина, которая помогла мне в первый день, хлопотала, устраивая детей, но не скрывала интереса к моему ответу.

– Это хороший вопрос, – произнес я на нашем языке, – потому что я уже давно потерял свой дом. Мы жили в той стороне, далеко от побережья. – Я указал направление. – Моего отца звали Те Ракаунуи, а мою мать убили, когда я был немногим старше вон того мальчика. – Я снова указал в нужную сторону. – Отец умер через несколько лет после этого. Прежде чем умереть, он отдал меня в Миссию. Если другим детям хотелось показать мне свое превосходство, они говорили, что напавшие на моего отца его съели. Не знаю, правда ли это, но однажды я сбежал.