– Ты… ты, Хватушка, прав, прав, ёшка-морошка, исть охота сильно, – согласился Михей.

– Да, зажевать чего-нибудь хорошо бы! – мечтательно протянул Кирьян.

– Вот спасибо, уважили, поддержали, поедим хотя бы на словах. – Хват, потирая руки, встал. Он ещё немножко покачивался, но дурман постепенно уходил, и жажда действия возвращалась к силачу.

– За живностью гоняться поздно, да и силов пока нет, а что, Кирюша, попытаем счастье на рыболове? Ты будешь ловить, я на кукан нанизывать.

– Это дело, – подтвердил Ефимий. – А мы с Михеем осмотримся, что поблизости есть, куда нас прибило.

Пока они медленно и всё ещё неуверенно пробирались по здешним поросшим сосной, берёзой, осиной и ивой местам, казалось, и правда пристали к острову. Несколько раз выходили к реке, которая огибала сушу.

Но вот уткнулись в узкую косу, нанесённую течением и ветрами. И этот песчаный перешеек делал это место полуостровом.

Перешеек начинался высокими глыбами, которые словно кто-то специально поставил одну на другую.

– Ты поглядь, Ефимий, камни, как караульные, в рядок вытянулись.

– Есть такое.

Ефимий уже достал бумагу и стерженьки, которыми его снабдил Леонтий, и стал умелой рукой переносить всё, что увидел. Между каменными колоннами, скальными валунами, расставил деревья. У подножия «караульных» истуканов разбросал здоровенные округлые гальки-лепёшки. Тёмными змеевидными линиями показал урез воды. У подножия – целая стайка кустарников.

– О-е! Точь-в-точь как наяву, – удивился Михей, поглядев на рисунок. – И где ж ты так наловчился?

– Гиде-гиде, на бороде, – продолжая рисовать, пробубнил Ефимий. – Отец у меня знатный рисовальщик был. Как назовём, Михей, сие место?

Михей призадумался. Ему ещё никогда в жизни не доводилось давать имена. Казалось бы, так просто, сколько слов и событий на памяти, ан нет, труднее трудного. Это слово не звучит, другое не соответствует, третье, четвёртое, пятое однобоко…

– Растерялся, что ли?

– Есть маленько.

– Тогда давай вместе рассуждать. Мы думали, что это остров, а оказалось не совсем остров. Куда коса ведёт, разведаем позже. Может, просто Остров? А?

– Ну чё просто-то, всё-таки имя, навсегда. Я вот думаю, остров этот нас скараулил. Может, назовём остров Караульный?

– Так сам сказал, с косой вроде и не остров.

– Тогда так: остров Караульный с косой.

– Мудрёно так-то, длинновато. Но для почина пусть будет по-твоему – остров Караульная коса! Хотя… чё-т как-то не ложится.

– Ёшкин-морошкин, на что лечь-то должно?

– Да на сердце, Михей. Ну чтоб красиво, звучно, приятно на слух!

– Тогда не знаю. Пусть просто Караульным зовётся!

– Пусть! А вдруг косу вода растащит, так и совсем в точку имячко.

На том и порешили. Ефимий большими заглавными буковками пометил на будущей карте – «Остров Караульный».

– Слышь, старшой, пойдём поближе, к тем вон каменюкам здоровенным. Походим, поглядим на них, сдаётся, тут не только мы малевали.

Подойдя ближе, оба замерли. Скалы отсекали свет, который издалека мешал разглядеть рисунки – белые и красные линии, которые превращались в лосей и птиц, всадников на лошадях со знамёнами.

– Ёшка-морошка, – удивлённо прошептал Михей, да так и замер с открытым ртом. Такого он в своей жизни ещё не видал.

Ефимий тоже впервые столкнулся с наскальными росписями. Они долго молча стояли и рассматривали рисунки, не похожие ни на какие другие виденные ими.

– Мать честная, это как же они на такую высоту с красками-то забирались, как на скале-то можно рисовать? – наконец заговорил Михей.

– Не ведаю того, впервые вижу подобное. В монастырях поговаривали о росписях наскальных, но это ли имели в виду или что другое…