Утешив мальчика, Кефрия переодела его в ночную рубашку и не уходила, пока он не задремал… В общем, когда она наконец отправилась к себе, то ничуть не сомневалась, что больше в доме ни одной бодрствующей души не осталось.

Она шла анфиладами хорошо знакомых комнат, и пляшущие отсветы свечки заставляли тени таинственно шевелиться. Тут поневоле задумаешься о привидениях, и Кефрия внезапно спросила себя: а что, если дух отца еще задержался здесь, в этом доме, где ему выпало так долго страдать? Мороз пробежал по спине, шевельнулись волосы на затылке… «Да как же мне не стыдно! – упрекнула она себя тут же. – Дух отца теперь в корабле. Но и пожелай он вернуться сюда, чего мне страшиться? Ведь это мой отец, может ли он причинить мне зло?»

Тем не менее, когда она беззвучно проскользнула в комнату, где уже улегся в постель Кайл, ей стало гораздо спокойней. Она задула свечку, чтобы не побеспокоить спящего мужа, и стала раздеваться во мраке, а ее одежды оставались лежать там, куда падали. Ощупью нашла ночную рубашку, приготовленную для нее Наной, и с удовольствием ощутила на коже ее прохладную ткань. И вот – о счастье! – наконец-то постель! Кефрия откинула одеяло и простыню и осторожно устроилась подле супруга.

Кайл тут же распахнул ей свои объятия. Оказывается, он и не думал засыпать и все это время дожидался ее. День выдался мучительно длинным, да и недавние хлопоты веселыми не назовешь – и все равно объятия мужа несказанно обрадовали Кефрию. Ей казалось, его прикосновения разом исцеляли судорожное напряжение, так долго копившееся внутри ее тела. Какое-то время Кайл просто прижимал ее к себе, гладя волосы и растирая ей шею и плечи. А потом они занялись любовью. Просто, без хитроумных затей, и очень нежно. Они не говорили ни слова, и лунный свет вливался в комнату сквозь высокие окна. Луна сияла так ярко, что почти различимы были цвета вокруг. Сливочный тон простыней. Волосы Кайла, отливавшие слоновой костью. Его кожа переливалась двумя оттенками тусклого золота: темнее там, где его покрывал загар, а там, куда солнце не добралось, – бледнее.

Они молчали еще долгое время, после того как утихла страсть, и Кефрия свернулась калачиком, прижавшись к нему и положив голову ему на плечо. Женщина просто слушала, как бьется его сердце, как дыхание приподнимает его грудь, осязала тепло его тела – и ей было хорошо.

Потом ей вдруг сделалось совестно. В самом деле, как могла она наслаждаться этакой благодатью вечером того самого дня, когда ее мать потеряла отца, а с ним и всякую надежду на… да что говорить о плотском соитии! – матери было теперь не суждено и руку его взять! После недавних любовных утех с милым мужем такая потеря показалась Кефрии столь огромной – просто удивительно, как мир вообще мог ее вместить? Нет, она не отодвинулась от Кайла прочь, наоборот, теснее прижалась к нему, лишь судорога стиснула горло да единственная слеза скатилась из уголка глаза и горячей каплей шлепнулась на его нагое плечо. Кайл поднял руку, ощупал свое плечо, потом провел пальцами по лицу жены.

– Не плачь, – проговорил он тихо. – Не надо. На сегодня слез достаточно. Хватит горевать. Пускай все пройдет. Пускай никого, кроме нас с тобой, сейчас не будет в этой постели, хорошо?

Она постаралась не всхлипнуть.

– Я попробую. Но мама… Ты знаешь, я только сейчас как следует поняла, как много она потеряла. Все… вот это…

Ее ладонь легко пробежалась по его телу, от плеча до бедра. Кайл поймал руку жены и поднес к губам, чтобы поцеловать.

– Понимаю. Я тоже думал об этом, обнимая тебя. Представил себе: и вот однажды настанет день, когда я к тебе не вернусь. В таком случае тебе следует…