– Извините меня, комиссар, – пробормотал он, – я увлекся их спором.

– Я ждал, пока ты решишь сообщить мне, о чем именно они спорят, – сообщил комиссар.

– Русские говорят о том, что у поляков ничего не получится. Очевидно, делегация из Москвы предлагает гораздо больше денег, чем могут предложить поляки. К тому же поляки не являются основными покупателями и выступают в качестве посредников. Шокальский говорит о европейском единстве, намекая, что подобный контракт не отдадут русским. Они продолжают спорить, не могут договориться.

Мурашенков заметно нервничал. Он оглядывался на Сарычева и нервничал еще больше. Очевидно, его беспокоила позиция Шокальского. Наконец он не выдержал.

– У вас ничего не выйдет, Шокальский, – зло сказал Мурашенков, – в Европе нет такой компании, которая могла бы дать больше нас. Мы предложим в два, в три, в четыре раза больше, и все равно станем победителям. При любом исходе, Шокальский. Вы меня понимаете? При любом раскладе мы будем победителями.

Он поднялся. Сарычев поспешил встать вслед за ним. Шокальский с любопытством посмотрел на обоих.

– Только одно маленькое уточнение, пан Мурашенков, – мягко произнес он, хитро улыбаясь, – я говорил о европейском единстве, но я не говорил, что мы представляем европейскую компанию. Мы всего лишь посредники. Может быть, мы представляем американскую корпорацию или японскую? А может, нас послали арабы? Вам не кажется, что у вас не хватит денег конкурировать против всего мира?

– Тогда мы придумаем что-нибудь другое, – зло пообещал Мурашенков и, повернувшись пошел к выходу. Сарычев поспешил за ним. Шокальский негромко пробормотал польское ругательство и взглянул на Томашевского. Тот пожал плечами.

Комиссар не повернулся и в этот раз.

– Что там произошло? – спросил он.

Дронго подробно рассказал о случившемся скандале.

– Кажется, настало время пообщаться с моим клиентом, – сказал Комиссар, тяжело поднимаясь, – пойду пообщаюсь с этим прохвостом Карнейро, который втянул меня в авантюру европейского масштаба.

Он поднялся и вышел из зала. Шокальский даже не посмотрел в его сторону. Он что-то быстро говорил пани Томашевской. Она молча слушала. Англичанин поднялся и посмотрел на часы. Затем неспешно вышел из зала. Дронго услышал его негромкий голос.

– Мои вещи уже в автомобиле?

– Да, мистер Райт, – сообщил ему портье, – мы уложили ваш багаж в салон автомобиля. Вот ваши ключи, мистер Райт. И копия счета.

– Спасибо, – англичанин очевидно уезжал. Дронго в который раз подумал о своеобразии национальных традиций. Англичанин пришел сюда, чтобы выкурить любимую сигару. Он мог выкурить ее в салоне своего автомобиля, но предпочел спокойно завершить ужин, пока его багаж будут грузить, и пройти в зал, чтобы не торопясь выкурить сигару. Такой невероятный характер. Или для англичанина подобное было в порядке вещей? Дронго улыбнулся и поднялся со своего места. И в этот момент услышал, как Шокальский говорит пани Томашевской.

– Тогда мы его уберем, Илона, – Дронго сделал вид, что не понял этой фразы, произнесенной по-польски. Не оборачиваясь он вышел из зала.

– Напарница Шокальского похожа на профессионального «ликвидатора», – подумал Дронго, – такая очаровательная дама способная отравить или пристрелить любого нужного «клиента». Тогда выходит, что пан Шокальский привез с собой такого человека. Но почему тогда Фармер так испугался? Ведь по логике вещей он не должен знать напарницу Шокальского. А если он ее знает, то где и когда они успели познакомиться. Неужели именно такую опасность имел ввиду Карнейро, когда поехал в Париж за комиссаром Брюлеем. Или есть еще другая опасность?