Неотвратимая эволюция стиля привела к тому, что простые, сдержанные линии пришли на смену волютам и раковинам, фигуркам-безделушкам и фижмам, а равновесие и приглушенные тона – крикливым краскам.

Увы, эта простота оказалась губительной для французской экономики – один из многочисленных парадоксов, которые противоречили логике, так все усложнили и завели в тупик судьбу всей страны накануне революции 1789 года. Начиная с 1780 года мода изгоняет фижмы, длинные трены[33], ткани, расшитые драгоценными нитями, плюмажи[34] и высокие каблуки.

Цветастые шелковые ткани, восхитительное произведение лионских ткачей, уступили место английским батистам и ситцам, украшенным букетиками деревенских цветочков. Мария Антуанетта и ее придворные дамы наслаждались простотой, играли в нее в специально построенной по эскизам придворных архитекторов деревушке в Версальском парке, вызывая своими пастушескими нарядами ажиотаж среди аристократок и жен богатых банкиров; лионские ткачи в это время впали в глубокое уныние, потому что результат их трудов, рулоны парчи, отныне оказались никому не нужными. Но модистки, не смущаясь даже страшными беспорядками в годы, предшествующие революции, все равно отражали в элементах декора одежды всевозможные скандалы, предшествующие падению старого режима. Достаточно упомянуть шляпу, украшенную ниткой жемчуга, которой дерзкий язык ее создателя дал название «колье королевы»: прямой намек на то злосчастное «дело о колье», в результате которого королева была скомпрометирована окончательно. Однако инициатор той драмы кардинал де Роган[35] тоже не избежал своей участи – стал жертвой жестокой фантазии шляпных мастеров: заключенный в Бастилию, он получил в подарок шляпу «кардинал в опале». Зато через год, когда парламент его оправдал, в шляпных магазинах появились украшенные белыми гирляндами головные уборы под названием «прощенный кардинал».

Ни те тяжелые времена, ни грубая анархия в стране не оттянули для королевы срока расплаты за ее любовь к драгоценностям. Ее природное кокетство стало источником постоянно растущих и передающихся из уст в уста слухов, где фигурировали баснословные суммы, уходившие на содержание королевского дома. В 1785 году министр финансов Калон передал в государственную казну умопомрачительный счет от мадемуазель Бертэн: из казны следовало уплатить модистке девятьсот тысяч ливров, что погасит лишь часть суммы, которую королева задолжала за свои наряды.

Жизнь Розы Бертэн в то время была такой же беспокойной, как и у королевского двора и погрязшей в долгах аристократии. Однако ее биограф, приписавший переезд модистки в 1785 году на улицу Ришелье денежным затруднениям, ошибался: в то время эта улица была центром элегантной жизни, как теперь, почти два века спустя, он переместился на улицу де ля Пэ. По свидетельству современников, новый магазин Розы Бертэн оказался еще шикарнее старого.

Тем не менее в 1787 году распространились слухи, что Бертэн объявляет о своем банкротстве. Мадам д’Оберкирх, недолюбливавшая ее, иронизировала: «Мадемуазель Бертэн, такая гордая, недосягаемая, даже заносчивая, обанкротилась. И вместе с тем ее банкротство – это не банкротство плебейки, а достойной дамы, имевшей два миллиона! Это кое-что для продавщицы шифонов. Владельцы мелких лавочек на последнем издыхании, к кому же теперь обращаться? Кто сделает прическу, подгонит под твой вкус шляпку, приколет перья, придумает новый фасон?»

Что это, простая клевета или жестокая реальность? В списке неплатежеспособных, зарегистрированных в том году, не удалось найти след банкротства Бертэн. Современники обвинили знаменитую модистку в «симуляции банкротства» с целью взыскать долги со своих клиентов или даже, как писали газеты, «вытрясти из королевской казны сорок тысяч ливров».