– Оркуса, – определила она, открывая кувшин, – кстати, душ таких у меня все же не двенадцать, а тринадцать – про оркуса забыла, библиотекаря. Или даже четырнадцать, вместе с этим дарфом. Тьфу на вас – совсем запутали!

Она рассердилась, и, быть может, отвлечение концентрации не позволило ей завершить эксперимент удачно; в который уже раз. Душа неизвестного, безымянного для магини оркуса послушно впиталась в короткое тело, и то задергалось, заворочалось на широком и длинном столе. Но этот процесс единения оказался очень коротким. Тело на столе выгнулось на жесткой поверхности дугой; напряглось так, что магиня услышала, как рвутся внутри него связки, и трещат кости. А потом дарф, или оркус, издал такой жуткий крик, что даже самой Глайде стало жутко. И с этим тело обмякло, и распласталось на широком, последнем своем ложе мертвой тушей. Глайда знала; проверила это уже не раз – даже Истинный маг Жизни не обнаружил бы сейчас в этой плоти хоть единственную возможность вдохнуть в нее эту самую жизнь. И тело, и душа на столе умерли бесповоротно. А беззвучный крик теперь издал в своем углу дарф.

Расстроенная, а больше рассерженная Глайда резко рванула «удочку», и теперь эта душа заняла освободившийся сосуд. Эксперимент опять не удался…

Следующие несколько дней Глайда Маир гостей копей Одинокой горы не видела – словно их здесь и не было. И Горда, кстати, тоже. А на пятое утро в двери ее покоев осторожно постучали. Но магиня Разума почувствовала, что стоящий за нею раб сильно взволнован. А точнее, взволнован был тот, кто послал этого несчастного, передав с душой и телом раба часть своих эмоций. Быть может, невольно – сила Истинного мага такое позволяла. Вот Глайда и уловила, что ее напарник, Истинный маг Земли, сейчас чем-то сильно озабочен. И приглашает присоединиться к этой озабоченности, а фактически – разделить ее с ним, другого Истинного. Ее, Глайду Маир.

Резко толкнув створку дверей, отчего раб, стоящий за нею, отлетел в сторону, она прошествовала в тронный зал – быстро, но в то же время внешне очень величественно, с надменным видом. За эти дни острота новых сведений, что принесли с собой два члена Конклава, сгладилась, но вот неприязнь к ним никуда не делась. Теперь она пылала холодным, ровным огнем Разума, готовым вырваться наружу. И он действительно вырвался – но не в сторону Истинных; парочки, которую она хотела видеть униженными и оскорбленными. И все из-за единственного слова, которое выдохнул из себя Горд, как только его формальная половина перешагнула порог тронного зала.

Все трое Истинных стояли у двери, ведущей наружу, под яростные лучи светила; а другие маги, прибывшие вместе со своими наставниками, или господами, как раз выскакивали наружу. Глайда все эти дни принципиально делала вид, что не замечает этих разумных. Да она и со своими «учениками», которые жили здесь, в замке только лишь по причине того, что так обязывал Конклав, общалась не каждый день. Эти маги, наверное, тоже присутствовали здесь, вместе с «птенцами» Горда; скорее всего, они выскочили по тревоге раньше всех. Грозная сила – две дюжины адептов сразу четырех ветвей искусства.

– Только не здесь, – едва не фыркнула Глайда, – все вместе они не выстоят даже удара сердца против меня. Ну, и против каждого из этих…

«Эти», Истинные, повернулись к ней, и, кажется, все вместе выплеснули на нее единственное слово. Хотя губы шевелились только у одного, Горда:

– Внешники!

Глайда подошла к ним на внезапно ослабевших ногах. Что это было? Что вызвало такую слабость и бешеный стук сердца в груди? Страх? Какое-то дурное предчувствие? Она подавила в себе все эти сомнения, безапелляционно определив, что ничего подобного она не ощущает, и подошла к «собратьям» по Конклаву уже с холодной головой, готовая присоединить свои силы к остальным.