Полуэльфа словно выдернула из толпу невидимая ладонь – огромная и беспощадная – и бросила его на колени перед магом. Парень все же поморщился; вот к такой картинке, когда перед ним падают на колени, он не привык.

– И, надеюсь, никогда не привыкну, – подумал он; а воришке велел, – встань и отдай то, что тебе не принадлежит.

Лицо вора ходило ходуном; кажется, каждая часть этой красивой физиономии сейчас жила отдельно, и это было достаточно безобразным зрелищем. Несчастный сорвал с плеча котомку, потом дернул за шнур – тот сначала затянул горловину мешка, а потом с треском лопнул. И рука вора протянула магу злосчастный мешок. Толпа вокруг не ахнула, но Олег уловил, как по ней пронеслась волна эмоций, состоящей из изумления, восхищения, зависти… больше всего, впрочем, в ней было предвосхищения нового зрелища. Как определил Громов, разумные сейчас, растерявшие, впрочем, большую часть разумности и самых лучших своих качеств, ждали развязки – очень печальной для вора.

– А вот фиг вам, – успокоился Олег.

Он кивнул на Ивана, на его руку, которую тот так и держал на весу, не успев подхватить с земли несчастного смотрящего этим рынком.

– Если это действительно он, – почему-то злорадно ухмыльнулся Олег, – но это пусть останется на совести Ивана.

А тот, приняв в ладонь тяжелый кошель, спросил:

– А с этим что делать?

Показал, естественно, на воришку.

– Ничего! – теперь пожал плечами Олег, ощутив как изумленно и разочарованно выдохнула общим сознанием толпа, – пусть с ним вот этот товарищ разбирается. А пока… дуй отсюда, парень.

Он кивнул сначала на стенающего уже совсем тихо разумного на земле, который вряд ли сейчас был готов выступить в роли судьи, или даже палача, а потом воришке. И тот действительно «дунул»; исчез так быстро, что Олег даже восхитился. И все – расслабился, развеял ментальное плетение, которым впервые в своей практике раскинул на такую большую площадь. И еще раз кивнул Ивану: «Шагай за мной».

Пошли, кстати, все, кого Олег отпустил прошвырнуться по городку, по торговым рядам. И гномы тут обнаружились, всей семеркой, и тройка пацанов.

– Куда же без них, – ухмыльнулся Олег, успев потрепать по трем макушкам – двум вихрастым, и одной вполне приглаженной, эльфийской, – особенно в борделе им самое место.

На ходу он инструктировал Ивана, которому разрешил втиснуться между собой и Эльвирой. Впрочем, та не сильно возражала – ведь и между этими разумными была кровная связь; через Олега, конечно.

– Допрашивать умеешь, молодец, – даже похвалил Громов гиганта, от чего тот как-то смущенно улыбнулся, – только впредь попробуй сначала словами поспрашивать. Вот как сейчас – там, куда мы идем.

– А куда мы идем?

– В бордель, – не стал скрывать Громов; за спиной послышался сдержанный, но явно радостный гул, – но в него войдем только мы с тобой… ну, и Маша с Эльвирой.

– Сначала мы, – бросил в пространство Дан, не поворачиваясь к нанимателю.

– Без проблем, – согласился Олег; его начала напрягать вот эта отчужденность креата, граничащая даже со злостью, – мы, кстати, пришли. Вот тут и находится заведение мадам Мандалины. Какое забавное, кстати, имечко. Соответствующее, так сказать.

Дом тут был трехэтажный, с подновленным недавно фасадом. Краски при ремонте не пожалели, и дом своими ярко-красными стенами выделялся среди прочих на улице, таких же многоэтажных; буквально кричал о своей исключительности. Дверь в здание вела прямо с улицы. И стояли у нее не красотки во фривольных одеяниях, как можно было ожидать, а два мордоворота, вооруженные толстыми и длинными дубинками. Их лица; слабозеленый оттенок кожи, и клыки, торчащие из-под губ, хоть и не очень сильно, указывали на большую часть орочьей крови. И смотрели они на проходящих мимо горожан, а теперь и подходящую неспешно команду Громова очень неприветливо. Но – до тех пор, пока не увидели Ивана. Тут они поклонились, и синхронно шагнули в стороны, освобождая проход. Один даже успел дернуть за ручку двери, открывая ее. Туда, как и обещал Дан, рванули две стремительные тени. И почти сразу же послушался какой-то шум, металлический звон. Олег почему-то представил себе, что это какой-то кувшин, или блюдо опускается на голову Дана.