– Макар, вы вообще нас слышите?

– Я-то вас слышу и вижу хорошо, но вообще не могу понять, что тут происходит.

– Вы нам интервью дадите? – вступила молодая женщина из другой газеты.

– Всем? Сейчас?

– Ну почему сразу сейчас и всем, – заговорил представитель телеканала. Давайте мы снимем лайв, а с редакциями потом уже назначите время и встретитесь.

– Ага! – опять подключился первый мужчина. Я тут вообще-то первый был. Давайте-ка уж мы побеседует для начала, у нас номер раньше всех на день выходит.

Дальше происходило примерно то же самое, что и пять минут назад, только теперь Макар перестал быть объектом приложения усилий, и переброска репликами велась корреспондентами между собой. Дольше всех молчала пожилая представительница самой старой городской газеты. Ее интеллигентный облик и статус ветерана местной прессы не позволяли ей принимать участия в подобного рода схватках. Однако она периодически пыталась вставить хоть слово и успокоить собравшихся, призывая их все-таки обратить внимание на Макара.

Журналисты снова пришли в себя и вернулись из своих персональных галактик с собственными представлениями о том, как все должно быть, к подъезду провинциального дома. Макар смотрел на них и сам уже с неподдельным интересом ждал, чем же все закончится. Они немного передохнули и снова были готовы побросаться вопросами в Макара.

– Так!

Макар понял, что инициативу нужно брать в свои руки. Тем более, у страха глаза были велики, а противник оказался не таким серьезным, как казался издали.

– Никаких интервью я давать никому не буду, это раз. И предупреждаю: если вы хоть на километр приблизитесь к моей семье – жене или кому-то из детей, – я очень сильно рассержусь, и мы поговорим с вами совсем по-другому.

Шустрый журналист, кажется, воспринял это предостережение, как отличную идею. Его глаза загорелись, и Макар это заметил. Он посмотрел на журналиста, и в мгновение его теплый взгляд добряка-мудреца стал ледяным и настолько суровым, что нагловатый репортер, казалось, кожей ощутил непередаваемый словами животный страх, настоящую опасность, которая нависла над ним. Как будто холод смотревших на него глаз переполз на землю, а оттуда, как липкая бесформенная амеба, прямо от пяток поднялся до затылка, и проглотил его сверху целиком. Он смотрел в источник этого холода и видел там тьму и смерть. Столкновение именно с такой позицией – человека не агрессивного, не пышущего самоуверенностью и показным превосходством, не кричащего, чтобы раззадорить себя, но владеющего ледяным спокойствием самых жутких северных холодов и, главное, готового пойти до самого конца, – и заставляет людей моментально сбавить обороты и обратно приземлиться.

– Ты меня услышал? – удостоверился Макар, чтобы задокументировать эту договоренность.

– Услышал, – ответил журналист.

– Отлично.

Взгляд Макара снова вернулся в нормальное состояние. Все стояли молча. Нарушил тишину представитель телеканала.

– И все-таки скажите, почему вы не хотите дать интервью?

– Потому что мне нечего вам сказать, – ответил Макар.

– Как же нечего, – заговорила молодая репортерша. – Ваша история будет всем очень интересна. Весь город, и мы тоже, переживали за вас. Нам бы очень хотелось узнать, как вам жилось все это время, все ли у вас хорошо сейчас?

– У меня все хорошо.

– Но, может быть, вы все-таки согласитесь пообщаться с представителями редакций, – продолжала девушка, – или можно сделать одну пресс–конференцию, чтобы вас несколько раз…

– Вот только давайте без этого, хорошо?

Макар стоял несколько секунд в нерешительности.

– Ладно, я дам всем вам интервью…