– Зови.

Руди явился незамедлительно, испросил позволения из оброчного овса взять несколько мешков для коней.

– Исхудали лошадки госпожа, с весны только на траве да на сене, кони рыцарские, не крестьянские им овёс надобен.

– Руди, ты хорошо лошадей знаешь? Уход, корма, сколько им чего надо?

– С измальства я при конюшне госпожа, сами знаете, даже жеребят принимал, а как конюх старший с семьей ушёл, так я скоро год почитай за него. Больше некому.

– В другой раз, если что им потребно сам берёшь, мне только говоришь, сколько чего взял, для учёта.

– Понял госпожа, стало быть, вы меня старшим конюхом как обещали, назначаете?

– Уже назначила. Только простого конюха у тебя в подчинении пока не будет. Жалованье немного добавлю, лошадей всего шесть. Жеребят отдали в хозяйства.

– Скоро семь будет, Буянка жеребая. Еще у меня в ведении вся сбруя, упряжь, три телеги, санный возок и карета, коляска прогулочная.

– Карета?

– Да, за карету тоже старший конюх отвечает, впрячь, выпрячь, в порядке содержать. Карета у вас богатая, заграничной, тонкой работы, за ней уход особый надобен.

Это за жалованье он так умно торгуется? Похоже на то. Я прислушивалась к диалогу матушки и конюха, потихоньку разглядывала парня. Руди он и есть Руди, рыжий, вихрастый, стрижен под горшок, приветливое, конопатое, немного вытянутое лицо. Светло – зелёные в крапушку умные глаза. С места мне не сойти, если он глуп, каким хочет казаться! Необходимость выживать, приспосабливаться, в обществе, где ты самый бесправный, развивала в крестьянах сметливость, артистизм, наблюдательность.

В папочку с пометкой «Руди» ушла формулировка «умение манипулировать людьми выше по положению, используя лесть, признание, свою полезность». Самое главное: у нас есть карета!

– Где стоит карета, Руди? Так, успокоилась! Без восторгов. Ты в ней полгода якобы ездила.

– В каретнике, госпожа.

Действительно, где же ей быть. Нам вот только не доложили. Я, обернув два раза висящие до пола рукава вокруг локтей, высоко задрав платье, грациозно поскакала за Руди в каретник. Он примыкал к амбару, внутри в рассеянном свете увидела… Боже! Это он??? Он! Мой Опель! Опелёчек, оп-ля-ля!!!! Невозможно его не узнать в этих плавных, несвойственных средневековью обводах, форме слюдяных окон, благородном глубоко черном лаке с серебряными инкрустациями на дверцах. Салон был как у автомобиля ВИП класса: в светлой коже, с лакированными деревянными вставками. Багажник располагался под сиденьями и сзади. Фонари красивой ковки, овальной формы с толстыми свечами внутри располагались внутри и снаружи кареты. Пружинных рессор не было, их заменяли широкие кожаные сыромятные ремни. Ну, хоть что то.

– Руди, сколько лошадей в неё можно запрячь?

– Да хоть шестёрку цугом, только кучер нужен умелый и лошадей надо приучить. А где лошадки, на которых вы вернулись?

– Э-э, Ольденбург проезжали, понравились купцу одному, он на следующий день приехал, купил.

– Хорошие были наверно, лошадки? Эх! Жаль!

Кстати, коляска прогулочная двухколесная неуловимо напоминала новый байк Андреаса, цветом то уж точно. Интересно понял он или нет? Принцип переброски стал ясен: всё, что имелось у нас в том времени в пределах поместья – с нами, лишь трансформировалось в соответствующую этому времени форму и содержание. Для нас эти вещи, книги, одежда, механизмы и прочее – важнейший ресурс для выживания, приспособления и прогрессорства в Средневековтье.

Эмма, я и Андреас заметили не кардинальные для нас, постепенно происходящие небольшие изменения внешности. Могущественный Кто-То пожалел нашу нервную систему, и дал время привыкнуть к изменениям. Да, в психологии он разбирается: резкая смена имени и внешности затрагивает базовые личностные качества, это как потерять себя. Баронесса за одну неделю слегка пополнела, бывшие почти навыкате глаза стали более нормальными, серо – голубыми, щечки приятно округлились; стали гуще, отросли заметно её белокурые волосы. Мне кажется, что дело здесь еще в оздоровлении организма, она перестала утомляться и жаловаться на сердцебиение.