Сев на стоящую рядом со столом табуретку, он сложил на нем руки, и, положив на них голову, закрыл глаза.

– Но кому мог принадлежать этот голос? Кому? – продолжал размышлять он, понемногу проваливаясь в сон. – И что это за странная пластинка? как я смогу ее отыскать, если даже ничего не знаю о ней? Пока только одни вопросы, а где взять ответы на них? Где? Надо все рассказать Кроку и Элжен, может, они мне смогут помочь. Или весь этот сон просто бред, и никто мне на самом деле ничего не поручал найти?

Из полуспящих раздумий его вывел чайник, который, закипев, засвистел на плите. Приподняв голову от рук, Джон с негодованием посмотрел на него.

– И, что тебе только свистеть и нужно? – спросил он. – Не можешь сам выключиться, и налить мне в чашку кипяточку, железяка глупая, – и махнул рукой.

После чего, встав со стула, он подошел к плите и выключил газ. Налив в чашку кипятка он размешал ее содержимое, и с помощью лежавшего около раковины кухонного полотенца, взял чашку за ручку, которая успела уже нагреться, и поставил ее на стол. Положив полотенце обратно к раковине, он сел на стул и через несколько минут, когда чай уже слегка приостыл, подвинул чашку поближе к себе.

Думать о сне ему пока больше не хотелось. Он окончательно решил, что когда проснется Элжен, он сначала поговорит с ней, потом, если понадобиться, позвонит в Норвегию Кроку, который, взяв себе отпуск, отправился туда кататься на горных лыжах. А уж после этого решит, что делать ему дальше. А сейчас…

Сейчас он просто будет пить мелкими глоточками горячий чай, и смотреть в окно, за которым солнце уже слегка выглядывало из-за гладкой, словно полированное дерево, воды, окрашивая водную дорожку, ведущую к нему в желтый цвет. Вокруг не было ни души, было тихо и спокойно…

Наконец-то после изнурительно-долгой зимней ночи в город понемногу начало проникать утро. И хотя на улицах по-прежнему оставалось еще темно, но уже чувствовалось, что еще немного еще чуть-чуть и город зальется солнечным светом.

На улицах уже начали появляться первые люди, которые, неспешно, словно еще не до конца очнувшись после крепкого сна, который бывает только зимой, шли по своим, только им известным делам.

Весной и осенью сны чаще всего бывают какими-то беспокойными. Весной из-за оживания природы, появления на свет новой жизни. Осенью же наоборот нам не дает спать предчувствие скорой смерти, и иногда мы даже просыпаемся ночью в холодном поту – ведь так хочется, урвать еще немного от этой жизни, прожить еще хотя бы один день. А летом мы вечно куда-то торопимся, спешим жить, в наших венах бурлит и играет, словно хорошее шампанское, кровь и нам просто не хватает времени на сон. И лишь тогда когда власть в свои руки берет зима: природа погружается в глубокий сон; время приостанавливает свой бег и наша жизнь замедляется вместе с ним. Вот тогда-то и приходит по-настоящему глубокий и крепкий сон, которому ничто не может помешать.

На головы пешеходам осыпается мелкий снежок, который, стремясь хоть немного взбодрить их, залетает им под одежду, и, тая там, передает им свой холод. А некоторые снежинки медленно, словно танцуя танго с ветром, плавно подчиняясь его движению, медленно ложатся на землю и умирают, образуя при этом прекрасный персидский ковер, в который так и проваливаются ноги.

Мимо по дорогам иногда проезжают машины. Сейчас машин и людей на улицах еще мало, но не пройдет и часу, как на дорогах появятся привычные Московские пробки, а по тротуарам польется, хаотично передвигаясь, людская река. Но это будет еще только через некоторое время, но, а пока… пока на улице темно и практически безлюдно.