По телевизору опять «Модный приговор». Первый канал показывает лучше всех, поэтому его нельзя переключать, антенна собьётся. Лика лежит и смотрит, как по подиуму идёт красивая женщина, которую впервые переодели в новый сверкающий наряд. Она ещё не очень умеет ходить на каблуках, скользит по гладкому подиуму, смотрит на огромную студию испуганно, но это всё поправимо. У дверей её ждёт муж с охапкой цветов и болтает ногами на кресле для гостей весёлая девчушка, помладше Лики – дочь. Везёт же некоторым! Однако Лика не жалуется, она же у папы боец, он сам так говорит. А в телевизоре очень много врут, это очевидно. Семья не может быть такой идеальной, как там показывают. И всей крови и войны, о которой все кричат, просто нет. У них тут, на Краю Света, войны нет? Нет. Значит, и везде её нет, она просто сон. Это же ясно.

А вообще Лика очень хочет быть похожей на этого, на Счастливого Принца из сказки. Он такой добрый и терпеливый. И стойкий – сам дал выколоть себе глаза и содрать кожу. Наверно, он супергерой, не иначе. Она тоже так хочет. Не в смысле кожи – у неё то же самое, в смысле характера. Лика хочет иметь железную волю, быть настоящим солдатом. Как папа, а он служил в армии. Он подводник, сержант в запасе. Он не рассказывает об армии, ему вечно некогда. Ну ладно, он же работает. Это она для них как обуза. Лика, может быть, ещё не совсем знает слово «обуза», но уже прекрасно понимает его смысл. Она слышала его от папы. Один единственный раз. И единственный раз тогда мама ударила папу по щеке наотмашь, он замахнулся и ударил её в ответ. Они думали, что дочь спит, и громко ругались в зале, а она подошла босиком к двери и слушала, и подглядывала в щёлку. Из тёмного коридора в светлый зал. И плакала. Папа услышал её плач, вышел, хотел взять её на руки, она вырвалась и убежала. Мама подошла к двери её комнаты, звала, но Лика не открыла. Это было не так давно. Вчера.

Лика знает, что она в семье – источник проблем. Знает, но не плачет и не жалуется. Старается только лишний раз не привлекать к себе внимания. Прячется в своей комнате, и до ночи читает свои учебники за 2 класс. Она ведь не дурочка, на самом деле она уже выучила каждый учебник, и учителя, приходящие на дом, ставят ей только четвёрки и пятёрки. Или она читает этот мамин ЕГЭ и расстраивается, что ничего в нём не понимает. Зато она понимает, что больна. Болезнь у Лики как из сказки. Как заклинание, которое не выговоришь с первого раза. Однако она его говорит без запинки. Буллёзный эпидермолиз.

Ксения Вадимовна, милая моя, да я что же, не человек, по-вашему? – Анна Сергеевна, завуч Малокурильской средней школы, строго смотрит на аккуратно сидящую на кончике стула учительницу. Лебедева бледная и озлобленная, и даже не пытается скрыть своё раздражение.

– Анна Сергеевна, – голос у неё противный, резкий, как металл по металлу. – Я просто не понимаю, в чём дело? – Она почти плачет. – Я работаю здесь четырнадцать лет, и за всё время не заслужила ни одного упрёка. У меня грамоты с благодарностями, подписанные вашей рукой.

Тут её прорывает, и она начинает натужно всхлипывать. Смотреть противно, завуч украдкой морщится, глядя, как Лебедева дрожащими руками вытаскивает из объёмистой чёрной сумки упаковку влажных салфеток, трясёт её, отрывает, рвёт упаковку, достаёт оттуда вчетверо сложенную салфетку и начинает бешено тереть глаза. На жалость давит. Да жалко её, конечно, но, скажите на милость, зачем было являться сюда и рыдать средь бела дня? Умереть можно со стыда.

– Ксения Вадимовна, перестаньте, – жёстко говорит Анна Сергеевна, ёрзая на стуле и нетерпеливо сжимая и разжимая сухие тонкие пальцы, – сюда могут войти в любой момент. Зайдите в отдел кадров, возьмите все документы.