Наконец ребенок рождается, его регистрируют. Разногласий по поводу имени нет. Лео, пусть будет Лео – имя красивое, короткое, международное.

Много всего происходит за почти десять лет: первый зуб Лео, потом первым же выпавший, первые слова, которые он произнес, крещение его в Москве, накануне отъезда, – по настоянию одной из двоюродных бабушек, она и выступила крестной матерью. Крестным стал, естественно, Родион. Но это опять-таки все было – общее, которое неинтересно. Потому что интересно – единичное, частное, вроде камушков на берегу, а младенцев тогда в Москве всех крестили. По приезде в Америку еще и обрезание сделали. В Америке все мальчики оказались обрезанными, в то время имелись на этот счет свои медицинские соображения. Алеша с Шурочкой и подумали: пусть уж будет как все.

А Максим Максимыч с компанией лежат на стеллаже с книгами, как раз рядом с Лермонтовым. В их собственном доме. Несколько лет как приехали, а уже свой дом. Алеша теперь не Алеша – Алекс, на здешний манер, да и она не Шурочка – Александра: следовательно, тоже Алекс, к чему эти многосложные имена? Дома она, разумеется, Шурочка.

Существует много способов приобрести дом. Например, купить его, собственно, не выкупая: только проценты платить. А когда придет время, когда Лео вырастет, то и дом станет дороже – продать его и найти себе на том же Кейп-Коде что-нибудь небольшое, но у воды – так у них запланировано.

Алекс, которая Шурочка, устроилась в маленькую генетическую лабораторию, ее зарплата почти целиком уходит на няньку для Лео, неизменно русскую – за прошедшие годы у Лео сменилось несколько нянек, ни к одной из них у него не возникло привязанности. Алекс-Алеша служит в средних размеров компании, пишет программное обеспечение для игры на бирже ценных бумаг. Финансовые результаты у компании превосходные, программы работают – теория случайных процессов, линейная алгебра, никаких чудес.

Жизнь семьи – в ежедневных совместных обедах (по-нашему – ужинах), в том, что Алекс с Шурочкой каждую ночь ложатся вместе в постель, в отправке Лео в школу и на дополнительные занятия, в приятном, без дурных запахов быте, в праздновании семейных и некоторых государственных праздников – без пафоса, свойственного недавно приехавшим. Побывали в Италии (дважды), в Испании, Франции – это больше Шурочке интересно, и – польза для мальчика. Алекс не ощущает потребности в путешествиях, ему и дома, в Бостоне, хорошо.

“В Америку хотят многие, а в Царствие небесное никто не торопится, – скажет, поглядев на них, Родион. – Да оно вам как будто и ни к чему, в таком вы живете согласии”. Родион однажды приедет к ним, но не задержится. Что-то совсем свое интересует его в Америке, какие-то монастыри – Алекс с Шурочкой и не думали, что в Америке сохранились монастыри. Родион теперь очень набожен. Пусть. Перед отъездом произносил что-то про чадородие, мол, надо бы вам, друзья, заиметь побольше детей. Благодарил, хвалил, но осталось тяжелое ощущение: он их что, осуждает?

– Ханжа он, твой Родион, – сказала Шурочка. – И Лео он не понравился.

Лео было тогда шесть лет. Двумя днями раньше Родион случайно пролил ему на ноги горячий суп.

– Молодец, не расплакался. А Родион твой урод. И руку не умеет пожать.

Это правда: с рукопожатиями у Родиона всегда были сложности. Жал руку вяло и как-то хихикая, будто делает что-нибудь неприличное.

– Мокрая курица, фу.

Не может быть никакого знания и правды на стороне человека с такими руками, считает Шурочка.

– Пожалуйста, не расходись. – Алекс делает бровки домиком. – Родион обещал приглядеть за отцом.