– У них на каждом весле по пять, а то по шесть человек сидит – все враз подымают его и гребут как един человек.

– А борзо ли лодка такая ходит? – спросил Беззубцев.

– Верст четырнадцать за час проходит при тихой погоде, – продолжал разъяснять Иван Фрязин, – а при попутном ветре и боле того. Паруса у них треугольные, латыньскими зовутся; велики зело и сильны.

– Сколь же народу плыть на сем судне может? – опять спросил Мамырев.

– Без коней может человек четыреста и полста, а с коньми – поболе двухсот и полста…

В этот миг все вздрогнули от неожиданности: грянул пищальный выстрел с первой галеры, потом со второй, с третьей и с четвертой. Темным облаком заклубился дым, а с окрестных церквей загудел колокольный звон.

Длинные весла галер, выступая вдоль их бортов ровной многозубой гребенкой, начали мерно опускаться в воду и так же мерно подыматься к бортам. Казалось, удаляющиеся суда мигают огромными ресницами, шлепая ими по воде…

Народ, стоявший на берегу Тибра, сняв шляпы и береты, запел спутанным, но могучим хором торжественный гимн:

– Тебя, Бога, хвалим!..

Русские послы и стража тоже сняли шапки. Происходящее трогало их…

– Живот свой отдавать едут за веру Христову! – взволнованно проговорил Шубин и несколько раз истово перекрестился.

Когда галеры скрылись за крутым берегом при повороте реки, носилки с папским троном опустились, и к его святейшеству подъехала закрытая золоченая карета. Отодвинулись шелковые занавески, из-за которых выскочил красивый мальчик и стал придерживать их, чтобы папа мог свободно пройти в карету. Это был Ченчо, и лицо его святейшества озарилось ласковой улыбкой.

Русские послы умилились, а дьяк Мамырев спросил:

– Не сын ли его?

Иван Фрязин, нагло улыбнувшись, развязно ответил:

– Он ему такой же сын, как всякому дочь любая непотребная девка.

Русские просто остолбенели от такой вести, а Мамырев растерянно воскликнул:

– Неужто мужеложство?

– И содомский грех, – смеясь, добавил Фрязин.

Послы русские испуганно закрестились…

– И сей нас благословлял святым именем Господа Бога! – с гневом произнес Беззубцев и сплюнул на землю. – Вот его благословение!..

– Мерзость латыньская! – воскликнул Шубин. – Кощунство именем Божьим…

Июля первого, в день, когда крестоносный флот папы в составе двадцати четырех галер и флоты его союзников покидали гавань Остии, отправляясь под общим начальством кардинала Караффы против турок, было назначено торжественное обручение цареградской царевны Зои Палеолог с государем московским великим князем Иваном.

Обручение должно было происходить в базилике святого Петра, в Ватикане, с участием прелатов, в присутствии всего двора его святейшества и почетных гостей. Обряд должен был совершить архиепископ, настоятель базилики.

Послы московские во главе с Иваном Фрязиным выехали раньше всех, чтобы жених, по русскому обычаю, встретил невесту, будучи уже во храме.

День стоял серенький, моросил мелкий, словно осенний, дождичек. Было сыро, а из-за горных хребтов волна за волной нагоняло расплывчатые, клубящиеся, как туман, низкие тучи.

– Ишь, непогодка-то! – молвил Беззубцев. – Как в октябре.

– Дожж на свадьбу, – вмешался Шубин, – к счастью, бают…

– Вот те и полуденные земли, – с усмешкой заметил дьяк Мамырев, дабы подразнить нелюбимого им Фрязина. – Ныне самое начало лета. У нас весенние цветы уж отцвели, а по опушкам иван-да-марья зацветает желтым и синим цветом, по лугам кой-где уж поповник белеет! Жара, солнце, а тут?

– Сие похолодание токмо на день-два, – важно заметил Иван Фрязин, – сие – трамонтана, сиречь полунощный ветер. При нем всегда дожж и холод, ибо со снеговых гор он веет. А то еще есть сирокко, полуденный ветер, при нем духота и жар нестерпимые.