В 1830‐х годах через Дон проезжала графиня Евдокия Ростопчина – известная поэтесса и хозяйка модного литературного салона. Графиню поразило несоответствие величественного прошлого Дона и того, что ей довелось увидеть. Под этим впечатлением Ростопчина сочинила стихотворение «К Дону», которое было опубликовано в периодической печати и разошлось списками:
Ростопчина отказала Дону в статусе символа свободолюбия, река в стихотворении предстает странным призраком глубокой старины. Дон здесь будто бы неразделим с темной допетровской Россией и не может существовать («противусмыслен») в условиях просвещенного и рационального XIX столетия. Все это важно и показательно. Трагически потеряв собственную традицию политической свободы, лишившись инструментов ограничения тирании в результате монгольского завоевания и московской самодержавной революции, русская аристократия с конца XVIII столетия начала размышлять о европейском опыте борьбы за свободу. Кумирами стали великие французские мыслители Вольтер и Жан-Жак Руссо, а идеалом Закон – сила, подчиняющая и защищающая весь народ от произвола правителя, и наоборот. Как писал Александр Пушкин в оде «Вольность»:
Русское дворянство в XIX столетии все больше говорит о конституции и реформах, задумывается о проблеме крепостничества. 14 декабря 1825 года решительная попытка избавиться от самодержавия не увенчалась успехом. Но разговоры о Законе продолжились, появлялись новые проекты. Именно в первой половине XIX века Россия, по словам Кирилла Кобрина, обрела язык общественной дискуссии. А Дон все так же неторопливо катил свои волны. Вольная история реки-республики не пользовалась популярностью, сколь-нибудь сопоставимой с успехом западноевропейских интеллектуалов. Поэтому Ростопчина в своем суровом отзыве была так категорична: Дон – предмет неактуальной старины.
«Ответ Дона» на стихотворение графини Ростопчиной почти сразу сочинил донской историк Василий Сухоруков. Дон не признавал обвинений графини-поэтессы, но соглашался, что время вольного Дона осталось в прошлом:
Но превратились ли вольные традиции Дона к XIX столетию лишь в отголосок прошлого? Герои книги и их истории свидетельствуют об обратном. Дон помнил о свободе и вдохновлял бороться за нее без философов-посредников.
Глава 1. На чужих берегах, или Свобода выбора
Восстание донских казаков в 1792–1794 годах
Откуда казаки пришли. Поиски древнего казачества
«А нас на Руси не почитают и за пса смердящего. Отбегаем мы из того государьства Московскаго из работы вечныя, ис холопства неволнаго, от бояр и от дворян государевых, да зде прибегли и вселились в пустыне непроходней…» – так о происхождении донского казачества писал в 1642 году есаул Федор Порошин в «Повести об азовском осадном сидении Донских казаков». Писалось это вполне официально и обращено было к Земскому собору Московской Руси, у которой донцы просили помощи в неравной борьбе с турками. Стало быть, донское казачество появилось в результате бегства обездоленных и недовольных, утекавших на опасный, но свободный юг. Так, но не совсем. Историки-казаковеды на протяжении многих лет выдвигали различные теории происхождения донского казачества. Сама эта проблема превратилась в основной вопрос казаковедения, стала предметом не только научного интереса, но и идеологических спекуляций. Попробуем разобраться в разноречивости версий и весомости их аргументов.