– Сам не знаю. – Я пожал плечами и опустился на корточки – обратно к многострадальной горничной. – Давай-ка мы твою барышню на диван определим, чтобы не простудилась. И самовар поставь – а там и поговорим.

Ничего особенно я не делал и не требовал, но Петропавловский никак не мог перестать таращиться. Его как будто приморозило ногами к полу, и даже потрогать меня за рукав он решился, только когда я слегка подвинул его плечом, пронося в гостиную бесчувственное женское тело.

– К-какой самовар, Вовка? Мы ж тебя третьего дня похоронили!

Петропавловский все еще пыхтел, бледнел и дрожал, как осиновый лист, однако теперь к нему хотя бы вернулась способность соображать… ну, частично вернулась. Я не завывал, не парил над полом, не звенел цепями, не пытался вырвать сердце или высосать кровь из шеи, как поступил бы на моем месте любой уважающий себя упырь. И выглядел хоть и преотвратно, но все же вполне живым.

– Господь милосердный… Вовка, а это точно ты?

– Сейчас в лоб как дам – узнаешь, – проворчал я, укладывая горничную на диван. – Самовар, говорю, ставь.

– Да, ты. – Петропавловский кое-как выдавил из себя усмешку. – Теперь узнаю… Но как так вышло-то, что ты живой?!

– Слухи о моей смерти сильно преувеличены. – Я не стал дожидаться, пока хозяин решит проявить радушие, и сам направился в сторону кухни. – Такие дела, братец.

– Я сам гроб видел, Вовка! – Петропавловский бросился за мной следом. – Вот этими глазами!

– Закрытый? – на всякий случай уточнил я.

– Да…

– Ну вот то-то и оно.

Делиться подробностями побега из могилы, равно как и беседовать об истинных возможностях своего Таланта я, конечно же, не собирался. Взглянув на мою серьезную физиономию, Петропавловский многозначительно закивал. Похоже, уже успел придумать у себя в голове версию, достойную самого крутого авантюрного романа. Что-нибудь про подмену покойника, очередной заговор или хитрую многоходовку, придуманную многомудрыми чинами тайной полиции.

Правда, впрочем, была куда занятнее.

– Ладно, братец. Чего это мы все обо мне да обо мне? – Я водрузил самовар на примус. – Лучше скажи, чего у вас тут за эти дни было.

– Ну как – чего?.. Государь помер – аккурат в тот день, когда ты пропал. Говорят даже… – Петропавловский опасливо понизил голос, а потом и вовсе решил не договаривать. – Хотя это ты, наверное, и так все знаешь.

Значит, в тот же самый день… Неудивительно. Если уж вдруг появился тот, на кого можно списать все на свете, – почему бы заодно не избавиться и от императора? Человека прямолинейного и порой даже чересчур доверчивого, однако достаточно сурового и властного, чтобы подрезать крылья даже самому талантливому и амбициозному чиновнику. Колдуну наверняка пришлось поторопиться, чтобы выставить все так, будто я сначала совершил смертоносный ритуал и только потом отправился убивать своего начальника.

– Да уж как тут не знать, – вздохнул я. – Чую, шума было…

– Весь Петербург на ушах стоит. – Петропавловский неуклюже опустился на стул. – Панихида, потом присяги новому государю… Но больше все равно про тебя болтают.

– Князь Сумароков изменил свои показания? – наугад бросил я.

– Да откуда ж мне знать, братец? Но ходили слухи, что из их благородий много кто следствию рассказывал… всякое. Кто-то покаялся даже, но больше доносили. – Петропавловский мрачно насупился. – Наших-то всех отдельно держали, получается, кто утечь не успел. Не по чину простым мужикам с дознавателями беседы пространные вести. Это они с графьями миндальничают да чаи гоняют, а с остальными разговор короткий: говори – или в зубы суют сразу.