Наверняка со стороны это смотрелось эффектно и даже пугающе. Но мой противник, конечно же, видел и не такое. Он не стал ждать, пока я изменюсь полностью, и снова ринулся в бой, выхватив из-за голенища пугающих размеров нож. Впрочем, оружия я уже почти не боялся – звериная шкура, стремительно покрывающая мое растущее тело, почти не уступала по прочности доспехам.

Однако драка еще не закончилась, и поначалу мне пришлось сражаться не только с противником, но и с собственной одеждой. Ткань сдалась почти сразу, зато кожаная портупея оказалась сделана на совесть. И упрямо стягивала ребра, пока наконец не порвалась.

– Ишь, здоровый какой вымахал, – просопел недовольный голос где-то у меня под мышкой. – Как я тебя хоронить-то буду?..

Лезвие ножа врезалось в бок, но только скользнуло по толстой шкуре. Удары рукоятью оказались больнее – даже без замаха старый товарищ лупил так, что внутренности менялись местами. Однако ни навредить мне, ни даже опрокинуть на пол уже не мог: теперь я весил чуть ли не втрое больше, да и силы набрал столько, что без труда вколотил бы самого могучего человека в этом мире в камень хоть по самую шею.

Впрочем, убийство в мои планы пока не входило. Я терпеливо выдержал еще пару болезненных тычков под ребра, а потом сам ударил в ответ. Сбил противника с ног, навалился сверху и, оставив на лбу розовые полоски от когтей, сдернул маску – то ли респиратор, то ли самую обычную тряпку, пропитанную какой-то жижей.

– Я тебе не враг! – проревел я прямо в перекошенное от злобы лицо напротив.

Нос и верхняя челюсть уже успели вытянуться, превращаясь в звериную морду, и глотка тоже изменилась, так что вместо человеческого голоса из моей груди наверняка вырвался неразборчивый вопль, но и его оказалось достаточно. Железные пальцы, комкавшие шерсть у меня на горле, дрогнули и немного ослабили хватку.

– Не дергайся, Илья! Слышишь?! – Я навалился чуть сильнее и для пущей убедительности даже щелкнул зубами. – Или я тебе голову отгрызу!

– Давно меня так не называли. Очень давно.

От неожиданности я даже вздрогнул. После стрельбы, воплей умирающей нечисти, ругани и грохота стен, которые мы только что задорно крушили телами друг друга, звук самой обычной человеческой речи вдруг показался чем-то странным. Непривычным и почти неуместным – и поэтому немного пугающим.

Тишина продлилось несколько минут. И если сердитому и помятому фельдфебелю явно не слишком-то хотелось разговаривать, то я пришел сюда именно за этим. И для меня молчание оказалось всего лишь ни к чему не обязывающей паузой, которую стоило потратить… Да хотя бы на разглядывание – больше заняться было, в общем, и нечем.

Лицо напротив изменилось. И не только оно: ни в одежде, ни даже в фигуре под ней не осталось почти ничего от плотного солидного господина, по чьей милости – в каком-то смысле – я оказался в мире по ту сторону Прорывов. Человек, которого я за последние полвека успел привыкнуть называть шефом, состарился.

Волосы на голове поседели и отросли и теперь падали на лоб грязно-серыми прядями. Скулы заострились, губы будто высохли, превратившись в блеклую узкую полоску, а в уголках глаз собрались усталые морщины. Борода, которую шеф тщательно брил примерно с середины двадцатого столетия, вернула прежнюю длину, но выцвела и истончилась, поредела.

Два года в мертвом мире не прошли бесследно. Выживание среди руин, недобрый местный климат и вездесущая радиация проникли так глубоко, что подточили даже почти неуязвимое здоровье сверхчеловека. Шеф превратился в тень себя прежнего и теперь ничуть не походил ни на былинного героя и защитника русской земли, ни на центрального персонажа картины Васнецова, ни на того, кого я знал под разными именами не одну сотню лет.