Умывальник с раковиной, видавший виды шкаф с царапинами на обеих дверцах, примерно такого же вида письменный стол с комодом, керосиновая лампа, пара стульев и ковер на полу – то ли прожженный в нескольких местах, то ли погрызенный мышами. Вот и все внутреннее убранство.

Впрочем, и с ним еще предстояло разобраться. Я поднялся с кровати, плеснул себе в лицо несколько горстей холодной воды из умывальника. И уселся за стол – больше всего меня интересовало его содержимое. Выдвигая верхний ящик, я на мгновение испытал что-то вроде стыда. Будто рылся в чужих вещах без ведома хозяина… Но я уже отобрал у бедняги самое ценное – и вдаваться в прочие этические нюансы не было ровным счетом никакого смысла.

Добыча оказалась так себе: несколько учебников, около десяти рублей купюрами и мелочью, перья, засохшая чернильница и тетради. В самом нижнем ящике под толстой книгой отыскался сложенный вчетверо листок – уже потрепанный по краям и даже чуть пожелтевший. Похоже, он лежал тут с зимы, а то и дольше.

Письмо?

«Дорогой мой Володя!

По твоей просьбе высылаю тридцать рублей. Хоть мы с Николаем Сергеевичем и совсем не богаты, у меня сердце сжимается от одной лишь мысли, что мой племянник будет в чем-то нуждаться.

И все же должна напомнить, что тебе следует быть разумнее в тратах. В следующем году мы уже не сможем платить за твое обучение, но бросать гимназию нельзя никак. Подумай о будущем, Володя! В твои годы порядочные юноши уже вполне в силах содержать себя сами. В столице даже репетиторство может приносить неплохой заработок. А если уж у тебя не лежит душа к преподаванию – то и любая другая работа не окажется лишней. Нет никакого стыда в том, чтобы честно добывать свой хлеб – хоть бы и коробки таскать, и метлой мести.

Прошу тебя, Володя, будь благоразумен! Моей вины нет в том, что отец с матерью не оставили тебе ничего, кроме дворянского достоинства. Но мы с Николаем Сергеевичем печемся о твоей судьбе и всегда поможем – по мере сил. Петербург не зря называют городом соблазнов, и если уж столичная жизнь придется тебе не по вкусу – возвращайся домой. В Пскове тебя всегда примут.

А пока – удачи тебе и сил, родной.

Безмерно любящая тебя тетя Т.».

То ли Татьяна, то ли Тамара, то ли… Похоже, моя единственная родня – да еще и из другой губернии. Я будто увидел всю биографию Володи Волкова – разом. Смерть родителей, переезд из провинции в столицу. Год или два в гимназии. Ни близких, ни друзей семьи… ни собственных, похоже, если уж меня одного лупцевали сразу втроем и никто не спешил на помощь. Только учеба, книги и нехитрые юношеские развлечения.

И не самый приятный выбор: то ли идти вкалывать по вечерам за гроши, то ли возвращаться в Псковскую губернию и садиться на шею дяде с теткой. Из наличности – рублей пятнадцать от силы, и из тех половину наверняка уже скоро придется отдать за эту самую комнатушку под крышей. В общем, крутись как хочешь.

Хорошо хоть за обучение платить не надо… пока что.

Я бросил письмо обратно в ящик и вернулся к умывальнику, рядом с которым висело небольшое зеркальце. Оттуда на меня взглянуло знакомое и уже почти привычное лицо – чуть заспанное, с растрепанными волосами и пробившейся на подбородке и над верхней губой щетиной. Совсем юное, еще мальчишеское, чужое…

Но не совсем. Что-то изменилось – будто тот, кто еще вчера был самым обычным гимназистом, за одну ночь возмужал и даже стал старше. Немного, может, на год или полтора – наверняка однокашники, учителя и знакомые ничего не заметят. Даже родная тетка вряд ли смогла бы разглядеть в чертах Володи что-то новое, раньше ему не свойственное. А если и смогла бы – наверняка списала на долгую разлуку и столичную жизнь.