– Ягайло шесть лет, да? – уточнил я после нескольких минут прогулки, осознав, что дядя не горит желанием продолжать разговор.

– Да, шесть, но для жога это уже подростковый возраст. Считай, что ему тринадцать-четырнадцать, и тогда не попадешь впросак.

Некоторое время снова молчали. Я начал раздражаться. В конце концов, это я был нужен дяде, а не он мне.

– Я считаю, что надо просто обратиться к деду Митяю, – сказал я. – Пусть он решает.

– Он убьет и Ягайло, и меня, – ответил дядя. – А тебя отправит в другой дистрикт, в вечную ссылку. И даже скорее не в дистрикт, а в другое княжество, а то и еще дальше.

– Звучит не так страшно, как знакомство с жогом.

Некоторое время мы молчали. Дядя наклонился и выкрутил из земли гриб, отряхнул его и откусил кусок.

– Это сыроежка, – сказал он. – Ты знал, что их можно есть сырыми?

– Все грибы надо обрабатывать перед едой, – ответил я. – Это жесткое правило. Там могут быть эти, как их… Прионные инфекции!

– Даже если так, – дядя усмехнулся, – я не успею это прочувствовать. Когда я был маленький, мы с дядей Митяем были в лесу. Со всеми дядьями, дедами, братьями… И он показал мне сыроежку и сказал, что наши предки ели их сырыми, но нам нельзя. И я запомнил это. А вот сейчас попробовал.

– И как? – уточнил я.

– Как и бо́льшая часть запретных плодов – редкая гадость. – Дядя выкинул надкусанный гриб. – Наверняка можно его обыграть. Немного слабосоленой красной рыбы, белое вино, подсохший хлеб с крупными порами… Чего-то не хватает… Маринованный красный лук! Надо маленький кусочек рыбы на маленький кусочек хлеба, прожевать наполовину, запить глотком чуть теплого белого вина, дожевать, проглотить, а затем откусить сыроежку и понюхать маринованный красный лук.

– И будет хорошо? – скептически уточнил я.

– По крайней мере не будет этого мерзкого привкуса, – ответил дядя. – Чтобы было совсем хорошо, надо исключить сыроежку из рецепта вместе с маринованным луком.

– Ты понимаешь, что жог… Твой сын… В сегодняшнем рецепте – это сыроежка? – спросил я.

– Зови его, пожалуйста, Ягайло, – ответил дядя. – Мне будет приятно. А в личном общении зови его Яго. Ему будет приятно. И не называй его жог.

Мы неожиданно вышли к длинному ангару тира. На дверях было написано: «Винтовочных патронов нет! Только пистолет/револьвер!»

Я зашел внутрь, там было пусто.

– Вжбрвж! – выпалила смотрительница тира, потом осознала, что мы – мужчины, и стремительно убежала за дверь.

– Пойдем отсюда, мне здесь не нравится, – сказал дядя.

– Потому что твои предки были собирателями, а женские – охотниками? – язвительно уточнил я.

– На самом деле они все наши общие предки. Но определенная склонность к коллекционированию у мужчин и к достижению однозначных целей у женщин точно есть.

Тем временем смотрительница вернулась, поправляя портупею с тремя пыльными приборами, среди которых я узнал рацию с микрофоном, динамик и рекогнайзер.

– Здравствуйте, я очень рада вас видеть, – безэмоционально произнес динамик на поясе, после того как она сказала очередное «вжрмх!» в микрофон. – Вы меня понимаете?

– Да, отлично понимаем, – ответил я. – Аренда револьвера – сорок копеек час, патрон – пять копеек, так? Можно на полчаса и двадцать патронов?

– Обычно берут на час и патроны сотнями, – сообщила смотрительница.

Но у меня совсем не осталось денег, и потому я, проведя рукой вокруг – никого, кроме нас, не было, – настоял на своем.

Передавая мне патроны, смотрительница внимательно разглядывала дядю. Она была старше меня, и в другое время я бы не обратил внимания, но сегодня мир окончательно сошел с ума, и, дождавшись, когда дама отошла достаточно далеко, чтобы ее прибор нас не слышал, я спросил: