Граф одернул себя. Решительно затушил трубку и вытряхнул из нее табак. Встал, подошел плотно к окну и прижался охваченным внезапным жаром лицом к прохладному стеклу, впитывая кожей влагу и ледяное дыхание марта, тянувшегося нынче слишком долго. Не надо думать о Софи, не надо хранить ее письма, даже нераспечатанные, не надо на них отвечать, надо приказать курьеру не принимать от нее ничего, ни под каким предлогом… Два года назад Кристоф вычеркнул любовницу из своей жизни. Хотел вычеркнуть в Девятнадцатом году, и не смог, смалодушничал. Два года назад вернулся к жене и душой, и телом, и родился пятый сын, «форменная глупость», как со смешком сказала Дотти в салоне через два месяца, когда, наконец, после сложных родов и молочной лихорадки смогла восстановиться и вести прежний образ жизни. Может быть, и глупость иметь в семье столько однополых детей, но вот этот мальчик, названный в честь лучшего полководца Британии и по совместительству хорошего друга их семьи, стал залогом их любви, пусть и запоздалым. Но Кристоф, как оказалось, ничего не смог с собой поделать. Поэтому розовый конверт с письмом от любовницы мучил его, а силы воли избавиться от послания и продолжать быть счастливым и свободным не находилось.

«Может быть, она пишет по делу», – подумал граф Кристоф. Действительно, за почти двадцать лет их связи совместных дел что с самой Софи, что с ее супругом, князем Петром Волконским, было много. Прекратив роман с княгиней, Ливен не стал обрывать сложившиеся деловые отношения, ибо последствия этого оказались бы куда как более болезненными, нежели притупленное чувство тоски и потери, испытываемое им время от времени, когда он осмеливался произносить имя бывшей любовницы. Со сменой государя могли поменяться некоторые обстоятельства, и Софи могла о том сообщать. «Конечно, она же все поняла и не возразила. Не из тех, кто возвращается», – сказал он твердо и тут же резко вскрыл розовый конверт, не прибегая к помощи канцелярского ножа.

«Милый мой граф, я подумала, что вам необходимо узнать обо всем, что случилось за последние месяцы, от непосредственной свидетельницы всех этих происшествий», – начиналось вполне пристойно и сдержанно письмо от Софьи Волконской. – «Конечно, вы и без меня довольно хорошо информированы. В этом я не сомневаюсь. Но мне хотелось бы поделиться своей версией событий и выводами, сделанными из моих наблюдений».

«Сколько это будет стоить, Софи?» – проронил шепотом Кристоф, прочтя зачин письма. – «А ведь тебе будут нужны не деньги…» Он знал, что любовница никогда ничего не предоставляет бесплатно. «За все нужно платить, так устроен мир, а те, кто не следует этому правилу, обретают немало неприятностей на свою голову», – любила повторять княгиня Софья, и граф удивлялся всегда ее правоте, отчасти разделяя позицию. В его деятельности тоже ничто никогда не делалось просто так. С ранних лет оказавшийся при дворе, а затем замешанный по долгу службы в les affaires étrangers secretes, он отлично понимал правоту ее убеждений. Так все было устроено, не лучше и не хуже. Законы рыцарской чести и христианские добродетели оказались мало применимыми в реальности. Но если он сожалел и негодовал на сию несправедливость, то Софи, «королева мудрости» истинная, принимала это так, как оно есть, без лишних эмоций. И, сталкиваясь с таким здравым подходом, граф только и мог, что платить по счетам, не торгуясь.

Письмо его не разочаровало. В нем расписывались все происшествия последних месяцев, включая события в Таганроге. «О том, что свершилось, скоро пойдет множество слухов, вздорных и не очень», – писала Софи в заключении своего невероятного рассказа. «Множество обстоятельств, окружающих данную смерть, вполне им способствуют. Многое я не могу предать бумаге, даже в виде шифровки и даже по таким надежным каналам, каким я всегда пользовалась к нашему с вами вящему благу. Подробности – только при личной встрече. Но я, как ты понимаешь, не знаю, когда она состоится и состоится ли вообще. После всего того, что произошло за этот краткий срок, я не уверена в том, что буду продолжать выезжать в свет, не говоря уже о моем