Пока их не накрыла огромная тень.

Пока лицо матери не исчезло совсем, превратившись в черную пустоту, силившуюся проникнуть к ней в душу.

У нее разболелась голова; вокруг беспрестанно метались тени; пол под тяжестью шагов, казалось, продавливался. Даже стены стали другими: они как будто расцветились яркими красками – отчего создавалось впечатление, что потолок приподнялся, – и как будто раздвинулись.

Незнакомая девочка стояла в коридоре. Клер хотела позвать ее, но она побежала к комнате матери – дверь туда теперь была распахнута настежь.

Комната утопала в ярком сиянии, но этот свет ни от чего не отражался. На постели, посреди комнаты, лежала Элизабет. Одна ее рука, белая-белая, неподвижно свисала с кровати, живот походил на впадину, заполненную чем-то вязким.

Клер различала мельчайшие черточки ее лица, бесцветные неподвижные глаза, приоткрытый рот, длинные-предлинные волосы, подобные чернильным волнам, захлестнувшим матрас; это лицо она узнала только по старым фотографиям, а теперь оно казалось застывшим и пугало. И все же она ее нашла. И могла к ней прикоснуться, обнять ее, вдохнуть в нее жизнь, чтобы она снова могла дышать.

Тишину нарушил глухой рык – он казался всеохватывающим и заполнял все вокруг: комнату, дом, близлежащие окрестности – и даже докатывался до неба, которое проглядывало в окне и казалось пунцовым.

Девочка повернулась к ней лицом – по ее щекам текли слезы, оставляя на них блестящие дорожки.

– Он вот-вот вернется, – прошептала она. – Не хочу, чтобы он нас сцапал!

Клер обвела взглядом комнату и остановила его на черном провале под кроватью. Он выбирался оттуда, только оттуда, всегда. Девочка потерла глаза рукой и бросилась в коридор. Клер поглядела ей вслед, даже не пытаясь угнаться за нею. Да и ни к чему: ведь она знала, что произойдет дальше. Ей нужно оставаться там и ждать его. Чтобы покончить с этим раз и навсегда…

Она взяла мать за руку и задержала взгляд на ране у нее на животе – в том самом месте, где алчные зубы вспороли ей плоть. Рука у нее была еще теплая. Впрочем, недолго. И снова она опоздала. В своих детских снах она всегда опаздывала.

Из-под кровати послышалось сиплое дыхание – дыхание голодного зверя. Клер отпрянула, вскричав в тот самый миг, когда из тьмы возникли две громадные лапищи – они схватили Элизабет за ноги и с силой сбросили на пол – головой вперед, с жутким треском ломающихся костей.

Она и глазом не успела моргнуть, как труп исчез во тьме. Клер припала к стене и осторожно двинулась вдоль нее, нащупывая дверь. Но грязная стена казалась бесконечной…

И тут перед нею возникла огромная фигура буки, заслонив все перед глазами. Клер безропотно поняла, что от этого кошмара она нипочем не очнется, – и провалилась в бездну красных глазищ со вращающимися, как волчки, зрачками, позволив его горячему телу поглотить ее бедра, живот, грудь, шею, нижнюю часть лица, глаза, воспоминания, надежды, душу – все целиком…

Мандерли пятнадцатью годами раньше

Накануне своего седьмого дня рождения она удобно пристроилась в постели с толстой книжкой сказок в руках, когда к ней вошла, что-то напевая, Элизабет, ее мать, – и с оглядкой, чтобы не помять платье, присела рядышком. Она надушилась любимыми духами, и Клер, закрыв глаза, упивалась их ароматом.

И думала о розах… розах, а еще о том, как она пойдет в сад, нарвет этих самых роз и вплетет их в свои волосы.

Клер полистала книгу – и тут наткнулась на рисунок, на котором были изображены маленький мальчик и бука. Мать, заметив это, чуть скривила губы.

– Будешь зачитываться подобного рода книжками, тебе и дальше будут сниться кошмары… потом, сама знаешь, я от этого не в восторге…